11:55 Елена Образцова: Я стала мудрее | |
 Елена Образцова всегда в движении, в становлении. Работа души дает новые импульсы каждодневным ритмам. В разгар карьеры она днем пела концерт с множеством бисов, потом вечером выступала в большом спектакле, а после него могла еще исполнить какой-нибудь оперный хит на званом ужине. Сегодня она ведет мастер-классы, пишет стихи, проводит конкурсы, руководит оперным театром и не забывает давать концерты и время от времени выходить на сцену. Но в августе наступил короткий миг покоя, и вот Образцова, в просторном синем балахоне, счастливая, выходит из своей любовно построенной подмосковной дачи. На лужайке у дома Елена ОБРАЗЦОВА сразу же включается в диалог с Алексеем ПАРИНЫМ.-- Как закончился для вас прошедший сезон? -- Фестивалем «Новая волна» в Юрмале. Как ни странно, я открыла там для себя очень много нового. Я никогда не могла представить, что смогу ходить на концерты нашей поп-музыки. А там в течение десяти дней каждый вечер ходила на концерты. И знаете, очень затягивает! -- Говорили, что не только концерты, но и тусовки ни одной не пропустили. -- Да, мы до трех часов ночи общались, много смеялись. Я подружилась с Ларисой Долиной. Она оказалась очень глубокой личностью, большой умницей. Еще подружилась с певицей Валерией и с продюсером Иосифом Пригожиным. У этих певиц есть свое «я», свое отношение к музыке. И они обе в высшей степени профессиональны. Обе выразили желание позаниматься со мной. Лариса Долина приезжала ко мне сюда, на дачу. И спросила: «Как ты добиваешься того, чтобы без микрофона голос летел в зал?» Мы попытались с ней позаниматься, она была потрясена тем, как интенсивно работает диафрагма. По-моему, Лариса так устала, что больше уже не звонит. -- А до этого вы когда-нибудь включали дома, для себя, поп-музыку? -- Нет, никогда. -- А почему это вас так увлекло? -- Не знаю, может быть, мощный ритм. Или сила звучания всех установок, которые меня всегда раздражали. Я помню, была когда-то в Бразилии, меня пригласили слушать одну знаменитую певицу, она и танцевала и пела, немыслимая женщина, очень красивая. Концерт продолжался четыре часа, и она четыре часа не сходила со сцены. Для этого надо же иметь лошадиное здоровье! После первого отделения я абсолютно оглохла. И боялась, что на следующий день не спою в «Трубадуре». В Юрмале такого страшного грохота не было, все оказалось вполне элегантно. Мне понравилась человеческая атмосфера на фестивале, было много смешного, ведущие проявляли тонкое чувство юмора. -- Я смотрел только один эпизод из вечера, который вы вели вместе с Тимати. На вопрос о том, что такое счастье, вы ответили: «Счастье, это когда тебе семьдесят лет, и билеты на твой концерт полностью проданы». -- И еще было очень смешно, когда он сказал: «Я вообще-то оперу не очень люблю. Я читаю рэп». А я ему ответила: «Чтобы любить оперу, надо читать не рэп, а книжки». Тимати оказался чудесным парнем, он знает иностранные языки, обладает великолепным чувством юмора, поэтому я и согласилась вести с ним концерт. Мы вволю подурачились. Наверное, мне так приятно там было, потому что я отвлеклась от нашей бурной кипучей оперной деятельности. -- Можно считать, что ваши занятия джазом были мостом в сторону поп-музыки? -- Нет, ни в коем случае. Джаз -- это у меня было как влюбленность в какого-то отдельного мужчину. И он быстро промелькнул в моей жизни. -- Но оставил о себе сильное впечатление. -- Да, это была настоящая страсть. Страсть быстро проходит, а любовь остается. Это я говорю как много повидавшая, знающая женщина. -- А какие оперные проекты за прошедшие годы вы вспомните особо? -- Прежде всего постановку оперы Доницетти «Дочь полка» в оперном театре Болоньи. Опера шла на французском языке. Необходимо было свободно ориентироваться в речитативах. Тем более что я пела с итальянцем Бруно Пратико, который много лет исполняет свою партию. Он часто импровизировал. Хорошо, что я знаю французский и могла на ходу парировать его выпады. -- В этом спектакле участвовал также Хуан Диего Флорес... -- Флорес -- выдающийся тенор, у него уникальные способности. Меня потрясало не то, как легко он брал все пресловутые до. Создавалось ощущение, что это какие-то неважные, проходящие ноты. Меня потрясало то, как он поет паузы. Я не оговорилась, он паузы именно поет. Я ни у кого, ни у одного самого великого певца не слышала таких поющих пауз. Он берет дыхание, приготавливается. И все ждут, что же будет дальше. Он так интригует в этих паузах! -- Наверное, нельзя не вспомнить и вашего князя Орловского в «Летучей мыши» в Вашингтоне? -- Я очень много работала над этой ролью, но моя вокальная форма оказалась в тот момент не в самом лучшем виде. Партия не получилась у меня... -- Почему не получилась? -- Я приехала на репетиции страшно уставшая, после своего конкурса, где я сидела часами и слушала плохих певцов. И оказалась в плохой певческой форме. Но я все же получила удовольствие, и, кажется, публика тоже. Потому что мне удалось создать смешной образ. Мне дали в качестве «свиты» трех больших борзых, в зубах у меня красовалась трубка. Получился очень комичный «новый русский». В работе над Орловским был дополнительный стресс, потому что я фактически не знаю английского языка, а роль надо было исполнять по-английски. Кстати, возвращаясь к моим занятиям джазом, могу отметить те же проблемы. Никто не может себе представить, какая это с моей стороны была авантюра! Не зная английского толком, не имея нот, я брала разных учителей английского, вплоть до чернокожих, которые приезжали ко мне домой, как безумная, занималась с ними, сама соображала, какие надо здесь петь ноты, какие слова (я их придумывала сама!) Я провела какую-то гигантскую работу, потому что мне безумно хотелось петь джаз. -- Неотъемлемой частью вашей жизни стали конкурсы Елены Образцовой. -- Они помогли мне выявить из огромной массы людей большие таланты. И носителей этих талантов сразу после победы на конкурсе приглашают на лучшие сцены России и мира. Наши девочки и мальчики поют и в Ковент-Гарден, и в Метрополитен-опера, во всем мире. У нас такое компетентное жюри, которое выдает вместе с наградой конкурса право петь в ведущих театрах мира. -- В сентябре этого года вы проводите конкурс, посвященный памяти Лучано Паваротти. Кто войдет в состав жюри? -- Да, когда умер этот великий артист, с которым мне довелось много выступать, я сразу решила провести конкурс его памяти. В России умеют прощать огрехи, поэтому он очень любил сюда приезжать! Это будет конкурс для теноров. Только. Правда, пришло много заявок и от контртеноров, и нам пришлось их рассматривать. Так что посмотрим, как развернется соревнование. В жюри войдут Луиджи Альва из Перу, Никола Мартинуччи из Италии, Зураб Соткилава из Москвы и Хайме Арагаль из Испании. Ну и я, конечно. Как всегда, состав жюри на зависть всем конкурсам. Понятно, почему все театры мира сразу после победы у меня на конкурсе берут молодых певцов к себе в труппы. -- Но вы еще проводите и конкурсы для детей? -- Да, уже два прошло. Я веду мастер-классы в Петербурге, и раньше брала на них только взрослых певцов. А сейчас делаю и ребятишечьи мастер-классы. От девяти до семнадцати лет. На конкурсе они разбиты по трем группам. Представляете, какой был наплыв! На первом конкурсе было 65 участников, а на второй в этом году приехало аж 210! Нам пришлось очень тяжело. И материально было крайне трудно, я не ожидала, что будет столько народу. Но в последний момент мне помогли добрые люди, и мы не опозорились. -- Как вам удается держать критерии оценки на высоком уровне при такой перегрузке? -- В этом году стали слишком явными некоторые общераспространенные изъяны, о которых нужно сказать. Очень много активно действующих педагогов, которые не должны преподавать. Первая группа ребятишек от девяти до одиннадцати лет, они все Боженькой поцелованные, и они поют так, как это дано им природой. Их пока не испортили. И это радость. И то для этих малышей педагоги напридумывали какие-то искусственные приемчики. Одна девочка вышла и долго держала ручонки перед собой, как примадонна в момент пения. Все это продолжалось просто бесконечно, пока пианистка открывала ноты, готовилась и т.д. На это нельзя было без слез смотреть. Нельзя музыку заменять иллюстрацией! А стремление к иллюстрации -- это болезнь у нынешних педагогов. -- А какой репертуар поют ваши маленькие конкурсанты? -- Одна девочка тринадцати лет пела песню Азучены из «Трубадура»! Педагог оправдывалась тем, что это у нее хорошо получается. Есть и другие примеры сложнейшего репертуара, который разрушает голос на корню. Приучают к кривлянью, одевают как новогоднюю елку! В одежде ужасная безвкусица! -- Но ведь это повсюду так! Вы видели, как сейчас одеваются девочки на выпускной вечер в школе? Тоже как новогодние елки! -- У нас на дневных прослушиваниях девочки выходили в длинных платьях, с немыслимыми бантами. Псевдоартистизм, бестолковое украшательство! Меня это страшно раздражало. В конце пришлось публично поругать педагогов. -- А откуда были конкурсанты? -- Даже из Америки! Из далеких русских деревень, из сел. И в этом большая радость. Есть в России дети, которые хотят заниматься музыкой, серьезной музыкой. Я счастлива, что смогла провести такой конкурс. -- Закончился первый сезон вашего «правления» как директора оперы в Михайловском театре. Каков итог? -- Сначала не итог. Сначала о том, как все это началось. Меня пригласили на собеседование. Точнее, на обед в ресторане. Наверное, за неделю до этого я летела на самолете из Японии в Москву, и мне попалась в газете статья про «бананового короля» Кехмана и о его приход в театр. Я про себя подумала: «Совсем с ума сошли! Как такое может быть?» С возмущением в душе я приехала домой и всем своим показала эту статью. Потом судьба-злодейка повернула все по-своему. Я приехала в Петербург на мастер-классы, и мне позвонил Акулов, помощник Валентины Матвиенко, и сказал, что несколько человек хотели бы со мной встретиться. Я пришла на обед. В человеке, который сидел среди других за столом, я узнала Кехмана. -- Вы сразу догадались, о чем пойдет речь? -- У меня забегали в голове разные мысли, складывались цепи ассоциаций, и я разволновалась: «С чего это они меня сюда позвали?» Потом Кехман сказал, что у них сезон открывается «Пиковой дамой» и попросил меня сыграть Графиню. Я согласилась. Сказала, что с большим удовольствием спела бы в Михайловском театре, потому что раньше там никогда не выступала. Однажды была в зале, еще студенткой, на спектакле «Мадам Баттерфляй», где Чио-Чио-сан пела Галина Вишневская. С замиранием сердца слушала ее пение, и театр мне очень понравился. Так что теперь буду рада выступить там. -- А руководство оперой в тот раз вам еще не предложили? -- В конце обеда... А до того задавали наводящие вопросы, прощупывали почву. Хотели понять, можно ли со мной иметь дело. В конце Кехман мне предложил подумать на тему, не хочу ли стать директором оперы у него в театре. Сначала во мне все сжалось, я не знала, что ответить. Я сказала: «Вы знаете, сразу я ответить не могу». -- А вы вообще хотели до этого руководить оперным театром? -- Да, когда я пришла домой после того обеда, я вспомнила о том, что сама же пыталась заварить кашу, чтобы обзавестись собственным оперным театром. Я неоднократно ходила на прием к Путину, когда он был президентом, Путин подписал мое письмо и разговаривал после этого со многими людьми, и Ресин обещал мне построить театр, и многие чиновники уверяли меня в том, что все будет в порядке. Но очень скоро я поняла, что кроме болтовни ничего не будет. И даже если вдруг свершится чудо и что-то получится, то надо будет окончательного результата уж очень долго ждать. Два-три года будут совещаться, потом четыре-пять лет строить театр, как раз к похоронам этот театр мне и подарят. -- И подумав, вы решили согласиться? -- Чтобы успеть что-то сделать для музыки, для будущих поколений. Я все-таки очень много знаю, потому что всю жизнь пела в лучших театрах с лучшими певцами, работала с лучшими режиссерами и дирижерами, выступала с лучшими оркестрами. Мне надо это все обязательно передать из рук в руки. Мне жалко, что я отдаю свои знания на мастер-классах в Финляндии, в Италии, в Америке, в Испании, в Японии, только не здесь. Вот я и взяла Михайловский театр. -- Прошел сезон. Вы довольны? -- Во-первых, с певцами театра я стала заниматься музыкой. До тех пор музыкой в этом театре, кажется, не занимались. Я стала заниматься с опытными певцами, как со студентами. Сначала возникло недоумение и даже возмущение, а потом все привыкли. И теперь ходят на мои мастер-классы, понимая, что я их учу очень хорошим вещам, которых они раньше не знали. -- Вы занимаетесь с ними конкретными вещами, когда они учат партии? -- Да. Я занимаюсь партией, и если мне не нравится, как кто-то поет, я не выпускаю его на сцену. И люди поняли: если они не поют на сцене, значит, нужно что-то делать. Я не ставлю навсегда печать на человеке, что он плохой. Если он будет со временем хорошо петь, я с удовольствием выпущу его на сцену. -- Какие трудности были в прошедшем сезоне? -- Я отменила почти весь старый репертуар. Там было много спектаклей отживших, их нельзя больше эксплуатировать. Поэтому много людей в труппе оказалось без работы. Но мы занимались. Сейчас я хочу изменить положение. Если теперь в непосредственных планах нет того или иного названия, я хочу, чтобы люди учили партии впрок. Когда мы решим что-то ставить, у нас будут певцы с выученными, отделанными партиями. -- Много разговоров было о том, что Кехман расторг договор с Сокуровым на постановку «Орестеи» Танеева. Как это случилось? -- Я вообще с самого начала была против этого проекта. По чисто художественным соображениям. Потому что если опера лежит под спудом сто лет и никто ее не ставит, значит, ее ставить не надо. А Кехман очень загорелся этой идеей, очень красивые были эскизы у Купера. Но стоил этот проект ни много ни мало пять миллионов долларов. -- А почему же в результате постановку отменили? -- Не знаю, что случилось. Певцы уже выучили партии. Но Кехман вдруг остыл к проекту. Может быть, по финансовым соображениям. -- Чем вы открываете новый сезон? -- «Евгением Онегиным». В конце прошлого сезона мы уже начали репетиции, премьера -- на открытии сезона 2008/2009, 18 сентября. Ставит, условно говоря, «друг Станиславского», Михаил Дотлибов, который раньше работал в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко в Москве. Он ставит по мизансценам Станиславского. Нам хочется поставить очень чистый спектакль, чтобы был очень чистый Чайковский и очень чистый Пушкин. И чтобы к нам пришла молодежь, которая бы хотела сопереживать тому, что происходит на сцене. -- Какие еще премьеры состоятся в наступающем сезоне? -- У меня душа болит, что в театре не используются басы. Хочу поставить специально для них «Алеко». Не хочу тратить ни одной копейки на постановку, повесим задник и поставим цыганскую палатку с телегой рядом, зажжем костер. Эту оперу Рахманинов написал в студенческом возрасте, вот и устроим нечто вроде студенческого спектакля. Цыганские костюмы возьмем или из «Трубадура», или из «Кармен», старенькие, чем хуже, тем лучше. Надо только найти очень хорошего дирижера для этого. Еще поставим «Кармен», «Паяцы», «Золушку». Вообще хотим в течение сезона поставить четыре оперы Россини в концертном исполнении, потому что на сценическую постановку просто нет пока денег. Мы будем приучать публику, и публика будет ходить. Знаете почему? Потому что будет петь моя любимая Юля Лежнева, победительница моего прошлого конкурса. Она только что с огромным успехом спела концерт с Хуаном Диего Флоресом. http://vremya.ru/2008/158/10/211526.html | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |