Вдалекие атеистические времена творчество было единственной областью, в которой никто не отрицал наличие Бога. То есть никто не отрицал необходимость таланта — божественного дара для того, чтобы заниматься сочинительством и прочими художествами.

Читатель сразу поймет, что в переводе этой книги нет ни игры, ни ритма, ни юмора, ни стиля, ни приема. 
Теперь, когда религиозное сознание восторжествовало в головах большинства, стало ясно, что талант вовсе не является обязательным условием для взаимодействия с музами; именно из искусства Бога изъяли, предложив ему довольствоваться остальными сферами бытия.

 Когда-то Белла Ахмадулина задавала иронический

вопрос: «Скажите, одаренных Богом кто одаряет и каким путем?» Выяснилось, что у дарителей есть имена, и пути, в общем-то, известны.

Ну, пусть бы писали все кому не лень, в конце концов читатель может выбрать себе книгу по вкусу (который у человека либо есть, либо нету, воспитать его невозможно). Но если все кому не лень возьмутся переводить, то принципиально изменится литературная карта мира, и мы, не имея возможности читать все в оригинале, перестанем в ней ориентироваться.

А посредники кто?

Молодой Джонатан Сафран Фоер несколько лет назад поразил своей дебютной книгой «Полная иллюминация» как критику, так и многомиллионного читателя (последнее вряд ли можно отнести к его достоинствам, поскольку роман, который нравится всем, по сути не нравится никому).

Мэтр Джон Апдайк написал о романе: «Фоер ворвался в литературу с выходом его поразительного, шутовского, лиричного романа «Полная иллюминация». Все в этой книге держит читателя в непрестанном напряжении благодаря стилю, равного которому еще не бывало».

Согласитесь, если речь идет о небывалом стиле, то дело серьезное, и хочется воскликнуть: «Давненько мы не играли в эти шашки, а также шахматы!»

Переводчик Василий Арканов так характеризует этот небывалый стиль: «…половина книги написана от лица человека, который не знает английского. Вернее, сам-то он убежден, что знает, и даже лучше, чем Фоер, поэтому совершенно не стесняется. Его ошибки — неисчерпаемый источник комизма. То он упот­ребляет слова в неверном контексте, то сыплет канцеляризмами, полагая, что этого требует эпистолярный слог, то путает времена, то слишком прямолинейно истолковывает значение идиомы».

«Эффект получается не­ожиданный: от многократного повторения ошибки превращаются в правила, безграмотность начинает восприниматься как стиль», — резюмирует Арканов.

Ясно, что задача перед переводчиком стоит практически неразрешимая. Чтобы перевести такой роман, нужно быть самому изобретателем нового стиля.

Нужно быть поэтом, чувствующим вкус, цвет, оттенки звучания слова. Нужно обладать огромным талантом, чтобы языковую белиберду, канцеляризмы, малограмотный новояз превратить в театр сложносочиненных и сложноподчиненных предложений, способный завоевать внимание и расположение зрителя. В русской литературе это умели делать Зощенко, Бабель, Платонов. В их стилизациях отразилось время во всей своей чудовищной ломке…

Думаю, Василий Арканов просто не понимал, за что он берется. Ему казалось, что перевести «малограмотную» книгу легче, чем книгу, написанную обильным и разнообразным языком.

Василий Арканов решил: переведу нелепицу нелепицей, и все будет хорошо.

Здравствуй, скука!

Вряд ли вы захотите читать роман о скуке, написанный скучно. Чем скучнее события, тем энергичнее они должны быть описаны. Чем рискованнее игра писателя со словом, тем очевиднее должен быть зазор между фигурой рассказчика и фигурой автора. Чтобы мы понимали прием, и чтобы нам не пришло в голову, что малограмотен не только рассказчик, но и сам сочинитель.

«Меня сделало розовым до мурашек получить твое письмо и узнать, что ты восстановлен в университете для заключительного года. Что до меня, то мне по-прежнему предстоит два года занятий в кругу останков. Я не знаю, что буду исполнять после. Многое из того, о чем ты проинформировал меня в июле, сохраняет для меня знаменательность, как, например, то, что ты изрек про поиск мечты, и как если у тебя есть хорошая и осмысленная мечта, ты обязан отправляться на ее поиски. Должен сказать, что тебе это более проще».

Читать этот перевод просто невозможно: здесь нет ни игры, ни ритма, ни юмора, ни стиля, ни приема. Так пишет сегодня огромное количество людей, не утруждающих себя стилистической оп­рятностью. Почему мы принуждены читать именно этот не­удобоваримый текст, а не какой-нибудь другой, — таким примерно языком пользуются любители комментариев к чужим статьям. Спотыкаясь на каждой букве, путая алфавиты, они плюются непрожеванными гласными и согласными. На здоровье! Но ведь в данном случае нам обещали художественное произведение, а не анонимные упражнения литературного неудачника.

Василий Арканов не выполнил ни одного своего обещания — ни юмора, ни стиля. Скромный подстрочник. Жда­ли сенсации, получили подделку. Вот бы показать эту кни­женцию Рите Райт-Ко­ва­левой, поднявшей когда-то русскую переводческую школу на недосягаемую высоту. Ее ученик Борис Носик, переведший «Незабвенную» Ивлина Во, рассказывал, какое значение придавала его педагог звучанию каждой фразы. Представляю, что бы с ней было, прочти она: «Я не умирал от жажды упомянуть это, но упомяну…»

Елена Скульская

http://rus.postimees.ee/120508/glavnaja/kultura/34108_1.php