– I have always been fascinated by the process of communication, by how thoughts, ideas and images in one language can be recreated in another tongue. That process does not merely involve the selection of appropriate lexical and semantic units, but requires a shift into another culture, another way of perceiving the world. Only through an understanding of the culture in which a language is embedded can the interpreter/translator successfully convey the full meaning of a foreign linguistic/cultural system. Growing up in America a quadrilingual household – my parents spoke their native Russian, as well as French, German and English – probably fated me to be an interpreter. My parents were from a generation of Russian intellectuals who thought that any child who did not speak four languages fluently by the age of four was probably mentally retarded. They didn't give me much choice as far as language learning was concerned! I very early fell in love with Russian and French literature, and was intrigued by translation and interpretation problems. Extensive contacts with Russians in the US and my own trips to Russia reinforced my interest in language and interpretation. Interpretation provides instant gratification: you immediately see the result of your work, the communication and understanding you provide people who otherwise would fail to understand each other. And you understand how much good a talented interpreter can do, how greatly he can help people understand each other, and how much damage a poor interpreter can inflict.
– Что Вам дала профессия переводчика?
– My more than twenty years as a staff interpreter at the United Nations, working in the English booth from Russian and French, in addition to my previous work for the US Department of State and in the private sector provided me with a unique opportunity to work for international understanding and to be directly involved in international communication. It allowed me to deepen my understanding and knowledge of Russian, French, of the languages and cultures. Contacts with my colleagues at the United Nations have been deeply gratifying. Work as an interpreter has expanded my intellectual and cultural horizons, as I moved from a more narrowly academic focus to explore Russian-American relations in the context of Russian-American marriages and the impact of culture on language. My background in teaching Russian and my involvement with the United Nations interpreter training program prompted me to write a textbook, praktikum and other materials on issues of Russian-English interpretation, and other works. If it were not for my career as an interpreter and my interest in Russia I would never have met the wonderful people at RValent and the many outstanding Russian interpreters and translators who have become my friends and colleagues. And United Nations conferences have provided an opportunity to be a direct participant in negotiations and to travel all over the globe.
– Что отняла профессия переводчика?
– I gave up a promising career in academics to become an interpreter. With a Ph.D. in Slavic Languages and Literatures, and a dissertation on Sergei Esenin, I was sure that I was destined to teach Russian language and literature, and I taught at several American universities, including Columbia University, for nearly ten years. While I very much enjoyed teaching, I have no regrets about leaving the rather narrow confines of academics for interpretation, which has proved to be far more rewarding in all respects.
– Кто был Ваш учитель?
– Life. An interpreter learns from dozens, from hundreds of colleagues, speeches, books, contacts. It would be absolutely unfair and wrong to single out any one of the many talented individuals to whom I owe so much.
– Самый трудный случай в практике.
– In 2000 at the Millennium session of the UN General Assembly I was given only the English – but not the Russian – text of President Putin's speech. That English text was a horrendous translation, stuffed with lexical and grammatical errors. What was I to do? Read that out? And do an enormous disservice to all those in the hall? I decided to drop the hopeless text and did the speech by listening carefully and rendering it into grammatical, literate and idiomatic English.
– Самый поучительный случай в практике.
– When I was just beginning my career as an interpreter, back in the 1970s, I was working at a conference of Russian and American women. The American delegate, a radical feminist, announced that in her country there had been great progress: women were now allowed to work at construction sites, in mines, operate heavy machinery, etc. The Russian delegate immediately responded that there must have been a mistake in the interpretation, for in her country there had also been great progress: such heavy work by women had just been prohibited by law. Two very different definitions of progress!
– Книги, к которым Вы чаще всего обращаетесь
– I don't believe in “nastol'nye knigi.” One never has enough time to read all the interesting books and posobiia which would make one a better interpreter – and a better human being. I do, however, think that every interpreter should have a solid background in the classics of world literature – Tolstoy, Dostoevsky, Shakespeare, Dante, Goethe, Flaubert, Balzac, the Greek and Roman classics, and, of course, the Bible, which is the basis of Judeo-Christian civilization and which should be required reading for all interpreters and translators.
d) The Russian-English/English-Russian Oxford Dictionary
e) Larousse Dictionnaire General Anglais-Francais/Francais-Anglais
– Ваши пожелания молодым коллегам
– I hope you realize – and enjoy – the fact that being an interpreter is a life-long learning experience which doesn't end when you finish your schooling – it only starts then.
I hope you keep an open mind, an open heart, and keep asking questions. What does this word or expression really mean? How do we say this in my culture? What does it mean and how is it expressed in another culture? I hope you keep constantly reading in all of your working languages. I hope you keep up with current events, news, new discoveries in science and technology, new developments in the arts, new trends in literature. I hope you are continually in contact with native speakers of all your working languages.
I hope you travel to the countries where your working languages are spoken, I hope you enjoy helping people communicate and understand each other, and that this is as important to you as the material rewards of this profession. I hope you share your experience and pass it on to others, so that more and more talented people join this profession.
I hope you always have as much fun as I'm having, and that you never lose a sense of humor!
Профессия переводчика всегда (или, по крайней мере на протяжении жизни нескольких последних поколений) занимала в общественном сознании как бы двойственную позицию.
С одной стороны, переводчик обладает несомненными преимуществами перед «простыми смертными» благодаря своему двуязычию, позволяющему ему оставаться «на высоте» в тех ситуациях, когда остальные становятся по существу совершенно беспомощными из-за недоступности даже самой обыденной информации (автор сам испытал на себе это ощущение, оказавшись на склоне лет в научной командировке в Китае). В приснопамятные времена «железного занавеса» переводчику-билингву были приоткрыты каналы коммуникации, надежно перекрытые для большинства рядовых жителей страны. Нельзя недооценивать и значение такого фактора, как официальные зарубежные поездки «по линии» (так это звучало на бюрократическом жаргоне того времени) государственных, политических, общественных, культурных, научных, спортивных и иных организаций, ведь о ставших ныне массовым явлением частных поездках по всему миру тогда и мечтать не приходилось.
С другой стороны, однако, профессия переводчика отягощена и целым рядом свойств, на первый взгляд вызывающих у «среднего обывателя» (а тем более, преуспевшего на карьерном поприще чиновника) ассоциации скорее негативного свойства. Переводчик – человек на побегушках, переводи, что прикажут, а могут приказать не только переводить, кому – чемодан поднести, кому – сделать покупки в магазине, и еще Бог знает что...
К тому же, идеология постоянной угрозы со стороны «капиталистического окружения» автоматически заставляла видеть в каждом переводчике потенциального агента вражеского влияния, а то и просто вредителя или лазутчика, «врага народа», одним словом. Немало представителей этой, по существу, сугубо мирной профессии были обвинены в пособничестве чуждым силам и подвергнуты обычным для тех времен репрессиям. Не секрет, что в тридцатые годы люди нередко предпочитали скрывать свои языковые знания и умалчивать о приобретенной ими профессии во избежание неприятностей, да и в первые послевоенные годы немало переводчиков оказалось «в местах не столь отдаленных» по обвинению в пособничестве англо-американским империалистам, на том только основании, что по долгу службы обеспечивали контакты с союзниками при проведении конвоев с военными грузами или обслуживании аэродромов для дальних бомбардировщиков, выполнявших боевые вылеты по челночной схеме.
Правда, в то время едва ли была хоть одна профессия, представители которой были полностью гарантированы от подобных обвинений со всеми вытекающими отсюда последствиями, а потому даже такие мрачные перспективы (тем более, что многое стало известно лишь спустя годы) не удерживали потенциальных профессионалов от выбора в пользу данного вида деятельности.
Пути прихода в данную профессию очень многообразны. Чтобы не слишком растекаться «мыслию по древу», придется, прежде всего, ограничиться одной только нашей страной. Ведь в странах с широко распространенным двуязычием существует практически неисчерпаемый «естественный резервуар» билингвов, для каждого из которых открыт путь в переводчики. Свобода передвижения, открытость для международных контактов на личностном уровне также создают принципиально иные предпосылки для формирования профессионального корпуса, чем те, которые многие десятилетия существовали у нас.
Если же говорить о нашей стране, то особенности рекрутирования переводческих кадров уже в послеоктябрьские годы существенно менялись в зависимости от социальных условий того или иного периода. Первую волну, естественно, составляли в основном «буржуазные спецы» – выходцы из дореволюционной интеллигенции, в среде которой знание иностранного языка (в первую очередь французского и немецкого) считалось чем-то само собой разумеющимся. К началу моего профессионального пути, т.е. к сороковым годам прошлого века, представители этого поколения, ряды которого сильно поредели в результате бурных событий 20-х – 30-х годов, продолжали еще занимать видное место в сообществе специалистов по иностранным языкам – в качестве переводчиков, преподавателей, редакторов, составителей словарей и т.п. Я до сих пор испытываю чувство глубокой благодарности к принадлежавшим, к этой категории моим учителям, таким, как незабвенный Александр Михайлович Таубе (отпрыск остзейского дворянского рода), вошедший в историю лексикографии как составитель ряда военных словарей, непревзойденный в своей педантичной приверженности к бескомпромиссной точности в деталях Борис Эммануилович Шванебах (достойный представитель фамилии обрусевших немцев, имевшей немалые заслуги перед Российским государством еще во времена Империи), блистательный знаток немецкого языка и литературы Александр Андреевич Лепинг (во время 1-й мировой войны – штабс-капитан Российской армии), фамилия которого стала впоследствии нарицательным обозначением немецко-русских словарей, и многим другим.
Конечно, был и другой источник пополнения языковых (и переводческих) кадров – репатриировавшиеся в Советский Союз революционеры-эмигранты и их дети, а также (главным образом, уже в 30-х годах) антифашисты, спасавшиеся от диктаторских режимов Гитлера, Муссолини, Хорти, Антонеску, а позднее и Франко. Многие из них оставили заметный след в своей области деятельности. Так, из немецкоязычных специалистов хотелось бы назвать австрийца Тео Ауэрбаха. В годы Великой Отечественной войны по заданию легендарного генерала Н.Н. Биязи, начальника Военного института иностранных языков Красной Армии (ВИИЯ КА), он создал уникальный разговорник-справочник бранных выражений и крепких словечек немецкого солдатского жаргона. Понятно, что фронтовым переводчикам, получившим еще в мирное время свою языковую подготовку под руководством интеллигентных старушек-«немок», именно таких коммуникативных средств больше всего недоставало для достижения желаемого «прагматического эффекта» при общении с военнопленными.
Итак, как читатель понял, речь до сих пор шла о поколении, к которому принадлежат наставники автора, так что пора перейти к повествованию о некоторых моментах собственного профессионального пути. Мои сверстники, родившиеся в первой половине 20-х, это как бы первый эшелон «советских людей» – не в смысле «совок» или «homo sovieticus», а в объективно-историческом значении этого термина. Мы родились и сформировались в годы советской власти, и большинство из нас воспринимали тогдашние условия жизни, включая ее идеологическое обрамление, как естественные и неоспоримые.
Разразившаяся война, нападение гитлеровской Германии на нашу родину – СССР – могла вызвать у нас единственную реакцию: немедленно принять участие в битве со смертельным врагом. Добровольное поступление на военную службу стало с первых дней войны массовым явлением, на этом, в частности, и основывалось формирование народного ополчения, что позволило хоть частично компенсировать роковое промедление в реализации мобилизационных планов.
Для меня лично именно эти события оказались стимулом к выбору профессионального пути. Мне, правда, только должно было исполниться шестнадцать лет, и среднюю школу закончить я еще успеть не мог, но зато с детства свободно владел немецким языком: об этом позаботились мои родители, много лет проработавшие в загранпредставительствах Народного комиссариата внешней торговли. В августе 1941 г., только что получив паспорт, я подал заявление на курсы военных переводчиков при военном факультете 2-го МГПИИЯ (впоследствии на этой базе был сформирован ВИИЯ КА, ныне переводческий факультет Военного университета), куда и был зачислен как курсант-доброволец.
Моя военная служба продолжалась 15 лет, в течение которых я не только учился и преподавал, но и выполнял самые разнообразные виды переводческой работы, включая трехмесячную боевую стажировку в начале 1945 г. на должности офицера-переводчика разведотдела штаба 42 стрелкового корпуса, воевавшего тогда в составе 3-го Белорусского фронта в Восточной Пруссии. Однако весьма своеобразную деятельность военного переводчика целесообразнее осветить в специализированном издании, и здесь я на ней останавливаться не буду, тем более, что этот период моей «карьеры» частично освещен мною в журнале СПР «Мир перевода» («Как молоды мы были...», № 1/5, 2001 г., сс.40 – 53).
На «широкую дорогу» в качестве переводчика я вышел вскоре после демобилизации, а точнее – в 1957 г., когда уже зрелым специалистом я, наконец, впервые попал в кабину синхронного переводчика. Профессиональное сообщество синхронистов сложилось в нашей стране, можно сказать, стихийно. Настоящее боевое крещение первое поколение получило во время Нюрнбергского процесса 1946 г., подробные мемуары о котором изданы одной из переводчиц, ныне здравствующей Т.С. Ступниковой («Ничего, кроме правды», М., «Возвращение», 2003 г.). Именно эта бригада, старшим в которой был преподаватель ВИИЯ КА Евгений Абрамович Гофман, надолго стала костяком зарождающегося цеха. Как младший коллега по кафедре, я получил возможность непосредственно приобщиться к опыту Евгения Абрамовича и даже пройти под его руководством первичную ознакомительную тренировку.
Моя «синхронная премьера» – съезд Союза композиторов СССР в помещении нынешнего Цыганского театра (он же – «Яр»). Нетрудно себе представить, что по своей тематике такое мероприятие – не подарок для начинающего синхрониста. Смесь выспреннего пафоса с музыковедческой терминологией и художественными реалиями, чередование самых разнообразных манер речи и акцентов (от прибалтийского до кавказского и среднеазиатского), постоянное нарушение регламента и вызванная этим спешка – вот, поистине, целый букет препятствий, превращавших перевод в настоящий стипл-чейз. Должен сказать, что для меня, как достаточно опытного и свободно владеющего языком переводчика, главной трудностью оказалась все же как раз нервно-эмоциональная нагрузка, или стресс, хотя такого термина мы тогда еще не знали. Тяжелее всего было не терять концентрации, не отвлекаться от речи оратора, не терять нити собственного перевода. В частности, критическими мгновениями оказывались смены, открывающаяся дверь кабины сразу же нарушала настрой, и перевод мог просто прерваться. Перевод настолько поглощал внимание, что один раз, надевая при смене свободную пару наушников, я не сразу почувствовал, что пролежав 20 минут на абажуре лампы они накалились до нестерпимости, а когда уши начали гореть, сделать что-нибудь было уже поздно. Волдыри, правда, через несколько дней прошли, но урок запомнился на всю жизнь: синхронист должен всегда распределять внимание, воспринимать информацию многоканально. И если вообще попытаться вкратце суммировать, чему я все же научился как синхронист за несколько десятилетий профессиональной практики, то это – умение управлять собой, сохранять самоконтроль, не теряться в сложной обстановке (как языковой, так и ситуативной).
Осенью того же 1957 года меня впервые включили в группу синхронистов для работы, как принято говорить, «на высшем уровне». В связи с 40-летием октябрьской революции в Москву съехались главы социалистических государств («стран народной демократии») и руководители коммунистических партий со всего мира. Их совещание проходило под председательством Н.С. Хрущева в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца. Кабины (их было восемь или десять) были установлены непосредственно в зале, у внешней стены, противоположной парадному входу. Делегации сидели вокруг прямоугольного стола. Друг против друга в середине длинной стороны прямоугольника восседали Н.С. Хрущев и Мао Цзэдун (охлаждение советско-китайских отношений было еще впереди). Речь китайского Великого кормчего переводилась на русский с места последовательно его личным переводчиком – китайцем, мы же синхронно «транслировали» ее на свои языки. Помнится, не все формулировки ведущего переводчика были корректны, но в целом обошлось без ляпов. Речь Мао Цзэдуна неоднократно прерывалась аплодисментами, в частности, после его знаменитой фразы о том, что «ветер с Востока одолеет ветер с Запада» (видимо, многие только спустя несколько лет задумались о том, где же, собственно проходит эта грань между «Востоком» и «Западом». Но, кто старое помянет, тому глаз вон!).
В последующие годы в Георгиевском зале доводилось работать не раз. Проходили здесь и заседания Политического консультативного комитета (ПКК) Организации стран Варшавского договора, фактически – многосторонние совещания глав социалистических государств. Вначале они протекали (по крайней мере внешне) в пристойной, дружеской атмосфере, однако со временем политические разногласия, возникавшие между советским руководством и некоторыми своенравными членами сообщества, выливались в весьма бурные сцены, инициируемые Н.С. Хрущевым. Когда албанский лидер Энвер Ходжа проявил строптивость, Никита Сергеевич не стеснялся в выражениях по его адресу. Приехавшему вместо Э. Ходжи Мехмету Шеху было отказано в допуске к совещанию, с формулировкой, что, мол, сегодня тов. Ходжа заставляет нас говорить со своим заместителем, а завтра, глядишь, пришлет вместо себя своего шофера, а то и просто штаны повесит на спинку стула. Делегатам Албании было предложено покинуть зал, а когда они не сделали этого, был объявлен перерыв, люстры погасили, официанты начали убирать со столов бутылки с водой и пепельницы, а уборщицы – пылесосами чистить ковры. Конечно, «нарушители конвенции» вынуждены были убраться восвояси, и через некоторое время работа возобновилась без них.
Для синхронистов работа в Кремле была серьезным испытанием. Все было под контролем, так как в аппарате было достаточно сотрудников, отлично владеющих иностранными языками и по долгу службы отслеживающих весь ход дебатов. Какие-либо репрессивные меры к переводчикам, конечно, не применялись, но отбор производился жесткий. Самые высокие требования предъявлялись к переводу на русский язык. Во-первых, его слушало самое высокое начальство, а во-вторых, от его качества зависел перевод на все остальные языки.
И на заседаниях ПКК, и на сессиях Совета экономической взаимопомощи (СЭВ) сложнейшую задачу для синхронистов представляла собой работа в многосторонней редакционной комиссии (к тому же часто проходившая в промежутках между пленарными заседаниями, то есть, по ночам). В кабине лежали толстые папки с текстами проектов обсуждаемых документов на двух языках, плюс целая стопка листов с поправками (не всегда уже переведенными). По ходу дебатов приходилось отыскивать соответствующие места в обоих текстах и на ходу в устной форме вносить изменения в текст перевода, в точности отражающие поправки, предлагаемые к исходному тексту проекта. А что делать, если поправка к немецкому тексту сводится к замене определенного артикля неопределенным? На первых порах работа сильно осложнялась еще и несовпадением нумерации страниц в текстах на разных языках, но через некоторое время эта трудность была устранена самым простым способом: во всех текстах была введена единообразная сквозная нумерация абзацев. Почему-то до этого элементарного решения додумались не сразу.
Вообще, наличие текста при синхронном переводе (на языке оригинала или на языке перевода), с одной стороны, облегчает работу переводчика, с другой же – ставит перед ним дополнительные задачи (ушами слушать, глазами читать). Особенно же, когда оратор отступает от текста (что любил делать Н.С. Хрущев) либо пропускает целые куски, или путается в страницах (как Л.И. Брежнев), синхронисту приходится заниматься прямо-таки переводческой эквилибристикой. И хотя читать все же легче, чем слушать, доминирующим источником информации для синхрониста всегда остается живая речь. Недаром на предварительно подготовленных текстах речей, предназначенных для раздачи журналистам после выступлений, у немцев принято писать «Es gilt das gesprochene Wort» (буквально: «Действительно только произнесенное слово»).
Письменный текст может иногда сыграть с переводчиком злую шутку. На одном из заседаний ПКК заслушивался доклад советского маршала, главнокомандующего Вооруженными силами Варшавского договора. Перед его выступлением в каждую кабину были переданы папки с совершенно секретным текстом его доклада, и передавшие их офицеры остались у дверей кабины, чтобы получить папки обратно сразу же после окончания перевода. Перевод по-военному четкой речи маршала, да еще при наличии текста, давался легко. Наконец докладчик говорит: «А теперь разрешите доложить вам некоторые количественные данные, характеризующие боеспособность группировки войск...». Переводчики перевели дух, названия видов вооружения трудностей не представляют, а цифры, они цифры и есть, читай их на своем языке с листа, и все. Но не тут то было… Открыв следующую страницу, я увидел столбик терминов, а рядом – приписку крупными буквами: ЦИФРЫ ПЕРЕВОДИТЬ НА СЛУХ! Видимо, степень секретности этих данных не допускала их воспроизведения в наших рабочих экземплярах. Хороший урок синхронисту. Помни, что информацию ты должен воспринимать в звуковой форме, а остальное – только необязательная добавка. На этом, кстати, следует также заострять внимание при обучении синхронному переводу, и не увлекаться упражнениями, построенными на привлечении письменных текстов.
Конечно, профессиональный путь переводчика-синхрониста разнообразен и извилист. Ведь тематика мероприятий, обслуживаемых им, практически не знает ограничений. Всеведущих специалистов не бывает, но существуют признанные переводчики-универсалы (англ. allroundmen, нем. Generalisten), но их универсализм – не всезнайство, а богатый разносторонний опыт в сочетании со способностью к интенсивному самообучению под строгим самоконтролем.
Синхронный перевод при всей своей привлекательности и эффектности ни в коем случае не должен рассматриваться как некая вершина переводческого мастерства. «Мамы всякие нужны, мамы всякие важны» – высокопрофессиональный последовательный перевод, без которого, например, не обходятся ответственные переговоры на самом высоком уровне (а до середины XX века он фактически оставался единственным способом устного межъязыкового общения) ни в чем не уступает по значимости синхронному, не говоря уже о самых различных видах письменного перевода – от высокоспециализированного научного до поэтического и драматургического и т.д. Не следует забывать, что и большинство синхронистов не замыкается только в «родном» виде деятельности, но с успехом проявляет себя и на других поприщах, в том числе и в качестве письменных переводчиков, опровергая на практике принятое на Западе стереотипное разграничение профессий “interpreter – translator” или соответственно “interprПte – traducteur”, “Dolmetscher – Жbersetzer”, “tolk – vertaler” и т.д.
Заканчивая этот несколько отрывочный обзор пройденного мною за добрых шестьдесят лет профессионального пути, хочу вернуться к начальным положениям этих заметок. Профессия переводчика полна противоречий, и избравшего ее всерьез легкая жизнь не ожидает. Но она, как немногие другие, предоставляет благоприятнейшие возможности для расширения своего кругозора, контактов с людьми, накопления жизненного опыта. Профессиональное сообщество переводчиков – я говорю в первую очередь о синхронистах, как наиболее близком мне круге – вырабатывает в своих членах чувство коллегиальности, взаимоуважения, разделенной ответственности, чему в немалой мере способствует и характерная для этого цеха преемственность поколений, основанная в равной степени на готовности младших учиться на опыте своих предшественников и на желании старших передать своим последователям все «нажитое» ими.
И еще. Молодой человек, избравший для себя профессию переводчика, отнюдь не обречен оставаться в ее рамках до конца своих дней. Знания, навыки и человеческие контакты, обретенные на этом пути, без всякого сомнения окажутся полезными в любой другой области деятельности, будь то политика, дипломатия, журналистика, наука, педагогика, менеджмент, юриспруденция, информатика или какая нибудь иная, еще не известная специальность, которая может возникнуть в недалеком будущем.
Вы верите, что всего за несколько часов можно понять, как поставить правильное произношение, не изучая долго и нудно теоретическую фонетику, а всего-лишь поймав "фокус" языка?
Вы верите, что за несколько часов можно понять всю систему английских времен, которую безуспешно учат годами в школе, институте или на курсах?
Вы верите, что вместо скучных учебников можно заниматься по Вашим любимым фильмам и сериалам, испытывая при этом восторг и наслаждение от занятий английским?
Мы не только верим, а и твердо убеждены, так как уже сотни людей прошли по этому пути и поделились с нами своми успехами и достижениями!
И мы верим в Вас, потому что Вы легко научились говорить на языке, который на порядок сложнее английского!
Поэтому более простым и логичным английским Вы овладеете гораздо быстрее и легче! Конечно,если будете делать это правильно, естественным путем - моделируя носителей языка. Руководствуясь при этом не громоздкими правилами, а простыми и понятными визуальными моделями!
Получите бесплатно материалы - подпишитесь на рассылку!
Получите результат немедленно - приступайте к занятиям прямо сейчас!
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
Главная страница 
