Телеканал «Культура» у нас смотрит 1% населения. Я в этот процент не вхожу. И на передачу из цикла «Тем временем», посвященную проблемам литературного перевода, набрел случайно, вслепую переключая каналы…

Правда, поспел к началу и отсмотрел (или выслушал?) все сорокаминутное ток-шоу целиком.

Вел передачу Александр Архангельский. Участвовали известные (и творчески симпатичные) переводчики Виктор Голышев, Борис Дубин, Сергей Ильин и Александр Ливергант.

Слово предоставили и двум молодым переводчицам из публики, одна из которых, впрочем, оказалась скорее сорокалетней, причем давно и густо печатающейся.

Кстати, двое из участников передачи – Голышев и Ливергант – ведут творческие семинары молодых переводчиков (в Литинституте и в Высшей школе экономики соответственно), а последний возглавляет вдобавок Гильдию литературных переводчиков (или как там она сейчас называется?) и журнал «Иностранная литература».

«Я верю в то, что поднять престиж профессии «переводчик художественной прозы с английского» возможно не только теоретически» По гамбургскому счету безусловный лидер этой четверки – прославленный еще в советское время «переводчик с американского» Голышев.

Хотя разве что какую-то малость уступает ему подаривший русскому читателю стихи и прозу Борхеса переводчик и социолог Дубин. Исключительно одаренный самоучка Ильин – автор русской версии англоязычного Набокова, а чиновный и сановный уже в перестройку и постперестройку Ливергант специализируется прежде всего на английском юморе.

Внешне двое из членов великолепной четверки выглядят совершенными инопланетянами, что придало статичной телекартинке с «говорящими головами» дополнительное глубинное измерение.

Спрашивал Архангельский умно и точно, отвечали переводчики четко и честно; передача меня изрядно разочаровала.

Вернее, разочаровал сам формат ток-шоу, в котором проходил разговор.

Мне как специалисту все прозвучавшее с экрана (включая само собой подразумевающиеся умолчания) известно. Одному проценту постоянных приверженцев канала «Культура» беседа была, скорее всего, неинтересна: чужие профессиональные дела никого, по большому счету, не колышут; «широкие слои» переводчиков, прежде всего молодых, вряд ли смогли почерпнуть из ток-шоу что-нибудь всерьез поучительное или практически применимое.

Поневоле вспомнились дни моей переводческой молодости, когда – как я высказался в 1974 году на секции перевода в ленинградском Доме писателей (что, кстати, имело для меня самые пагубные последствия) – маститые переводчики годами и десятилетиями учили творческую молодежь пользоваться ножом и вилкой, забывая подложить ей кусок мяса на тарелку, в результате чего привитые навыки оставались чисто теоретическими, а кусок мяса, когда тот все-таки перепадал, изголодавшийся неофит принимался рвать руками.

(«Дама, которую вы обвинили в этом, – блокадница, и уж ее-то ученики рвать мясо руками не станут ни в коем случае!» – с искренним возмущением демагогически возразили мне тогда – и, разумеется, ошиблись.)

Виктор Голышев, впрочем, подкладывает своим ученикам мясо на тарелку (то есть помогает доставать профессиональные заказы на перевод), а вот Александр Ливергант, по его собственному признанию, ограничивается учебными «муляжами».

На практике распространены сегодня два варианта художественного (во многих случаях это слово уместно закавычить) перевода:

1) достойный оригинал, который желательно издать в более-менее адекватном переложении на русский;

2) чудовищная, хотя и коммерчески перспективная (скажем, широко разрекламированная в международном контексте и/или подкрепленная киноверсией), чушь, из которой – без особой оглядки на подлинник – необходимо состряпать что-нибудь хоть в какой-то мере удобоваримое.

И к той и к другой работе привлекают как мастеров, так и ремесленников. А бывает, и дебютантов. И все они берутся за нее с одинаковым энтузиазмом (разве что «мастера» требуют повышенной ставки). Причем порой (и это, увы, применимо ко всем трем категориям тружеников переводного пера) их переводы приходится «доводить до ума», а то и просто переписывать заново силами специально приглашенных редакторов, «хорошо умеющих русского языка».

«Мастера», впрочем, «попав под редактуру», бывает, взбрыкивают – и чаще всего не по делу.

В советское время за перевод платили хорошо (избыточно хорошо!), но работы было мало – и на всех этих пряников, разумеется, не хватало. Переводчики стремились «попасть в обойму», закрепиться в ней – и по возможности больше никого туда не пускать.

Никого не пускать, начиная, естественно, с творческой молодежи, рвавшейся в тогдашних курортных условиях не столько к большим деньгам, сколько к печатному станку. Вот ее-то от него и отваживали, ханжески ориентируя на бескорыстный дилетантизм.

Для чего в разговорах с молодыми (и на занятиях творческих семинаров) ситуацию беззаказья и, соответственно, безработицы всячески усугубляли и утрировали.

Молодежь не печатали, а учили.

Учили переводить так, чтобы ее не напечатали никогда.

«Вправе ли импотент соблазнять девственницу?» – рискованно пошутил в беседе со мной один тогдашний мэтр, объясняя свое нежелание «возиться с публикациями молодняка».

Меж тем сам он зарабатывал переводом (как, впрочем, начиная с 27 лет и я) примерно по полтора тогдашних профессорских оклада.

«А вправе ли импотент внушать девственнице, будто бессилием страдают и все остальные мужчины?» – возразил я ему, и мы где-то на четверть века расстались врагами.

И все же художественный перевод был в советское время престижным занятием и, как всякое престижное занятие, привлекал к себе молодежь в необходимых для качественного отбора количествах, чем и обеспечивалась, пусть и проходившая с превеликим скрипом, естественная смена поколений.

В наши дни ситуация перевернулась с ног на голову. Переводной работы хоть отбавляй. Но она непрестижна; молодые люди идут в перевод нехотя, а главное, не в таких количествах, чтобы нарисовалось достаточное число талантов или хотя бы так называемых крепких профессионалов.

Происходит это, потому что за перевод нынче платят мало. Такова, по меньшей мере, легенда, повсеместно распространяемая профессионалами. В очередной раз поддержанная и участниками телеобсуждения.

Мало? Конечно мало. Но это смотря с чем сравнивать.

Если исходить из нормального среднеинтеллигентского заработка – а у нас в Питере это тысяч пятнадцать-двадцать рублей в месяц, – то такое для не обязанного ходить на службу и занимающегося только творческим трудом переводчика – рубеж вполне достижимый.

Более того, при удачном стечении обстоятельств (включая собственную «скорострельность», определенные навыки чисто человеческого общения и, понятно, достойный уровень перевода) легко превышаемый в полтора-два раза. Но, пожалуй, не более того.

(Для «более того» нужны обстоятельства исключительные – западные гранты прежде всего. Но они, как показывает практика, в основном перепадают не самым талантливым, а наиболее предприимчивым. Ну а в какой отрасли дело обстоит иначе?)

То есть опять-таки нормальная профессорская зарплата.

Те, кого не устраивает маячащая в отдаленной перспективе профессорская зарплата, идут в бизнес; остальные остаются в науке. Интересно, с какой это стати дело должно обстоять по-другому в художественном переводе? Тем более что здесь – от первых проб пера до «полного профессорства» – у мало-мальски одаренного человека уходит не более пяти лет.

Конечно, бывают и чрезвычайно досадные исключения. У нас с Виктором Голышевым есть общий ученик – выдающийся петербургский переводчик Владимир Бошняк.

В начале перестройки он, отчаявшись, забросил перевод и занялся частным извозом. В начале 2000-х – общими, хотя и разрозненными, усилиями своих учителей и покойного американиста А.М. Зверева – Бошняк был чуть ли не насильственно возвращен в перевод, после чего сделал около десятка блестящих работ для «Иностранки» и «Лимбус Пресс», удостоился ряда премий от журнала «Иностранная литература».

И вдруг сейчас – в канун собственного шестидесятилетия! – вновь понял, что перевод его не прокормит, и пошел работать на стройку… Остается надеяться на то, что он передумает еще раз.

В 1992-м Бошняк ушел из профессии, потому что, будучи человеком чрезвычайно ответственным, не умел переводить быстро (для сравнения: на пару с тем же Ливергантом по наводке нашего общего друга покойного С.Б. Белова мы тогда «намолачивали» для какой-то пиратской конторы по переводному роману в месяц); в 2007-м, наловчившись переводить «как все» (по роману в три месяца), – потому что ему надоело работать на износ.

«А на стройке легче?» – спросил я у него. «На стройке – легче!»

В телепередаче речь о гонорарах шла, а об износе – нет. Однако все выступавшие утверждали одно и то же: прокормиться переводом в общем-то нельзя, а прокормиться в том числе и переводом – можно. Это и впрямь разумное и достаточно перспективное решение вопроса.

Жаль только, что участники дискуссии ни словом не упомянули ни о грантах, ни о премиях, да и, рассуждая о гонорарах, оперировали в основном расценками двухлетней давности, невольно дезориентируя тем самым «юношу, обдумывающего житье». Да и девушку тоже.

«Молодая переводчица (90–60–90) ищет спонсора на новый перевод «Песни о Гайавате» – так, что ли?

Чтобы не упало или, если угодно, чтобы восстановилось качество перевода (и редактуры перевода), необходимо обеспечить достаточный приток свежих сил. А это невозможно сделать, не возродив престиж профессии. А возродить престиж профессии невозможно, не развеяв миф о низком заработке в среднем по отрасли.

Порочный круг?

Другое дело, что, оставаясь реалистами – а пресловутая «советская школа художественного перевода» самым анекдотическим образом носилась с теорией «реалистического перевода» (о каком реализме может идти речь применительно к исполнительскому искусству?), – мы выходим здесь на судьбоносную развилку: перевод с английского – или со всех остальных языков, вместе взятых!

Будучи реалистом (и, в частности, зная о том, что 90% переводной литературы переводится именно с английского), я верю в то, что поднять престиж профессии «переводчик художественной прозы с английского» возможно не только теоретически, но и технически.

И некоторые выкладки, приведенные в этой колонке, мою уверенность подтверждают.

А вот для переводчиков с других языков (не говоря уж о переводчиках поэзии) профессиональная деятельность и впрямь не намазана медом. Хотя и здесь определенные лазейки, бывает, находятся (в основном благодаря уже имеющимся и вновь возникающим международным контактам).

Ну и не след забывать заповедь главного теоретика отечественного перевода Корнея Чуковского:

«Переводите бескорыстно – за это всегда платят больше всего!»

(Согласно другой версии той же легенды, первое слово в «заповеди Чуковского» звучит как «пишите».)