В Ясной Поляне начал свою работу первый международный семинар переводчиков Толстого

Первыми о Толстом узнали англичане - в 1862 году в Англии опубликовали его повесть "Детство", потом "Казаков", "Севастопольские рассказы". Но пик интереса к Толстому за рубежом приходится на 80-е годы XIX века. В этот период в Америке появилось 7 переводов только одной "Анны Карениной". Выходили бесчисленные переводы "Войны и мира" - название романа, кстати, было переведено неверно - War and Peaсe, хотя автор не имел в виду войну как отсутствие несогласия.

- Сам Толстой был доброжелателен к переводчикам, - рассказывает научный сотрудник музея "Ясная Поляна" Галина Алексеева. - Но если речь шла о религиозных сочинениях, он был весьма пристрастен.

Сегодня философские и религиозные произведения Толстого отчасти забыты: в Европе их переводят мало и нечасто, считает один из лучших французских переводчиков Толстого Мишель Окутюрье. А вот интерес к художественной прозе сохраняется постоянный. Во Франции развилась культура перевода, и читатель почти ежегодно получает новые варианты таких произведений, как "Война и мир", "Анна Каренина", "Крейцерова соната".

- Французские переводчики уже поняли, что обстоятельность - это особенность толстовского творчества, и противостоят соблазну адаптировать и сокращать его романы, сводить повествование к фабуле, - говорит г-н Окутюрье. - Хотя недавно у нас вышел "новый", как было представлено издателем, текст "Войны и мира", приобретенный нашими издателями у издательства "Захаров". Фактически это черновик, первый вариант романа, написанный в 1805 году. Но читатель раскусил подвох: успеха эта книга не имела.

Переводчица из Барселоны Сельма Ансира фактически открыла для читателя дневники Толстого, о которых в Испании не подозревали.

- Когда я на свой риск взялась за перевод дневников Толстого, мой издатель пришел в ужас: "Ты что, хочешь нас погубить?" Однако первое издание "Дневников" разошлось за три месяца, и все латиноамериканские газеты преподнесли это как сенсацию: оказывается, у Толстого был дневник! Издатель был в полном восторге, и теперь я работаю над письмами Толстого.

Встречи с коллегами, по словам Сельмы, очень обогащают работу переводчика.

- Толстой, например, постоянно употребляет слово "хозяйство". Но как его перевести, если ни в испанском, ни в других европейских языках аналога ему нет? А здесь я могу спросить у коллег: как ты перевел это слово? А как ты?
Выступления венгра Зигмонда Геренчара и румына Ауреля Буйчука выявили общую тенденцию: страны Восточной Европы после десятилетнего забвения, связанного с распадом СССР, сегодня переживают настоящий толстовский бум.

Как звучит перевод Толстого с английского на русский?

"Известия" попросили перевести фрагмент из "Войны и мира" и сравнили с оригиналом.

В оригинале: "Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из-за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна".

В переводе с английского Татьяны Киселевой: "Наташа была спокойнее, но не счастливее. Она не только избегала всех внешних форм радости (удовольствия) - балов, прогулок, концертов и театров, но она никогда не смеялась так, чтобы в смехе ее не присутствовал звук слез. Она не могла петь. Как только она начинала смеяться или сама пыталась петь, подступали слезы: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о тех чистых временах, которые невозможно было вернуть, слезы досады за то, что так бесполезно погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть такой счастливой. Смех и пение в особенности перед лицом горя казались ей кощунством. Какая-либо необходимость воздержания и мысли о кокетстве не приходили ей в голову. Она говорила и одновременно чувствовала, что ни один мужчина для нее не имел бы большее значение, чем шут Настасья Ивановна".