Давным-давно в те странные, почти сказочные времена, когда все мы жили за железным занавесом и даже среди дальних знакомых не удавалось отыскать человека, хоть раз побывавшего в Венеции, прочел я в какой-то книжке про Дворец дождей.

Было мне тогда совсем немного лет. Я кое-что знал про легкие, моросящие ленинградские дожди и ничегошеньки не ведал про пышных, основательных венецианских дожей. А когда узнал про них, то огорчился. Ведь Дворец дождей звучит лучше, чем Дворец дожей. Храм солнца, роза ветров, снежная королева... Должен быть в этом ряду еще и Дворец дождей. Но, увы, нет такого. По крайней мере, в Венеции.

Дожди и дожи

А вообще-то, Венеция - это всегда два мира.

Первый - мир образов, навеваемых домами и храмами, лагуной и каналами. Образы всегда индивидуальны. Строго говоря, они представляют собой синтез реального города и личных переживаний человека, пытающегося его в себя впитать. Свой собственный синтез я постарался дать в очерке "Венеция Тинторетто", и, возможно, читатель ощутил, как Дворец дождей проступил в нем за Дворцом дожей. Но для кого-то другого Венеция, скорее, обернется городом Беллини или Тициана, Гоцци или Гольдони, Аретино или Казановы. Все это совершенно нормально, как нормально многообразие индивидуальностей.

Второй мир - это та реальная Венеция, которая всегда проступает за личными образами каждого человека. Реальный город скучнее, но тверже. Его всегда можно пощупать, попробовать на зуб. Такая Венеция не сходит с картин Тинторетто и не выплывает из аквамарина лагуны. Она имеет весьма четкие координаты. Условно изобразим их в виде четырехугольника - Сан-Марко, Риальто, Арсенал, Санти-Джованни э Паоло. А нашим героем в этом четырехугольнике оказывается кондотьер Бартоломео Коллеони.

Кондотьер - это, проще говоря, полевой командир, продающий услуги своих головорезов тому, кто готов за них хорошо платить. Бывали случаи, когда кондотьер тем или иным способом присваивал "хозяйство" работодателя, как сделал это, скажем, Франческо Сфорца, служивший миланским герцогам Висконти. Но Коллеони, в отличие от Сфорца, оказался идеальным силовиком. Он пренебрег соблазном равноудалить олигархов, правивших Венецией. Более того, он еще и оставил городу свое наследство. За что посмертно был премирован огромной конной статуей работы Верроккьо, поставленной возле Санти-Джованни э Паоло, - собора, служащего усыпальницей многих дожей. В итоге Коллеони оказался выше их всех: дожей в храме много, он на площади - один.

Коллеони - символ венецианской государственности. Богатство города составляли купцы, правили им олигархи, избиравшие дожа, но памятник стоит кондотьеру. Ведь все, что зарабатывалось и распределялось, служило военному могуществу.

Кафейный патриотизм

У нас в России патриоты бывают квасные, в Венеции они - кафейные. Не от слова "кофе", а от слова "кафе". Возник кафейный патриотизм в самом центре города - на Пьяцца Сан-Марко. Во времена австрийского владычества проклятые покупанты приходили туда, чтоб купить себе удовольствия в кафе "Квадри". В итоге истинные венецианцы отказывались поощрять бизнес кафейных коллаборационистов своими трудовыми флоринами. Сами они патриотически кучковались на той же площади в кафе "Флориан", где покупантам всегда давали понять, что официанты "нихт ферштейн" на языке империи зла.

Но вообще-то трудно понять, как можно быть патриотом чего-либо в таком месте. Невозможно представить себе город, имеющий меньшую связь с той или иной конкретной нацией, расой или даже частью света. Причем дело здесь отнюдь не в туристическом интернационале, кучкующемся на Сан-Марко сегодня. Сама архитектура площади - это встреча Востока и Запада, практически невообразимая где-либо в ином месте.

Собор Сан-Марко - абсолютно восточный, вышедший своими корнями из Византии. Такой мог бы стоять в Константинополе, Александрии или даже в Киеве. На картине, хранящейся в миланской галерее "Брера", один художник даже нафантазировал никогда не виданную им Александрию, поместив средь пустынь, верблюдов и арабов храм, чрезвычайно похожий на Сан-Марко. Фактически этот собор есть символ Востока в мире Запада. А если принять во внимание, что всякого рода нашествия "изъяли" из греческого мира интерьеры, равные по мощи мозаикам, сохранившимся в Сан-Марко, собор парадоксальным образом становится не просто символом, но даже главным памятником Востока. Сегодня он уникален.

Впрочем, в данном парадоксе нет ничего особо удивительного. Именно через Венецию, через ее левантийскую торговлю осуществлялся на протяжении нескольких веков контакт Европы с Византией и с арабским миром. К Пьяцетте, выходящей прямо на лагуну, шли корабли. С нее товары попадали на Сан-Марко, на торговую улицу Мерчерию и дальше к Риальто - главному купеческому району Венеции, где размещался Фондако Деи Тедески - немецкий торговый двор. Немцы перегружали все купленное на свой транспорт и везли через альпийские перевалы к северу. А дальше - по Рейну, во Фландрию, в Париж, в Лондон.

Такова экономика прошлого в одном абзаце. Хоть многое здесь упрощено. В целом выходит, что Европа встречалась с Азией именно в Венеции. При перегрузке товаров. Отсюда - дух и облик собора Сан-Марко. Отсюда же - дух и облик всей площади, оформленной, несмотря на восточную доминанту, в стиле ренессанс, из которого вышел весь наш сегодняшний западный мир. Библиотека, лоджетта, прокурации - мир интеллекта и чиновничества, мир книги и офиса. В данном смысле Европа и сегодня устроена так же, как была устроена на Сан-Марко почти полтысячелетия назад.

Сон старых дожей

Сан-Марко и Риальто - больше чем просто отдельные точки на карте Венеции. Сан-Марко и Риальто - это сама история нашей жизни. Но размышлять об истории лучше все же вдали от них. Государственный центр и купеческий мир Венеции сегодня сданы суетливым туристам и голодным голубям, думать о вечном среди которых абсолютно невозможно.
Однако стоит немного пройти по каналам в Кастелло к воротам старого Арсенала, как сумятица мыслей начнет постепенно утихомириваться. Здесь так же тихо и хорошо, как в Каннареджо у Тинторетто. Старые камни прогреваются солнышком, и мирно плещется вода, принимавшая когда-то в свои объятия тысячи кораблей, созданных главным оружейным заводом Европы. Отсюда вышла вся современная промышленность. Без Арсенала не было бы морской мощи Венеции, так же как без кондотьеров не было бы ее земных владений.

Ну а от Арсенала прямой путь лежит к Коллеони и к дожам. Все так же по каналам и переулкам. Все так же огибая центр. Мирно спят в соборе старые дожи. И мало найдется в Европе мест, где столь же явно веет духом уходящего мира, уходящей славы, уходящей культуры. В Вестминстере много суеты, а под древними камнями Сен-Дени уже давно никто не спит. Пожалуй, лишь краковский Вавель да старую кирху в Стокгольме сравнил бы я по формируемой ими мистической атмосфере с венецианским храмом.
Дожи спят. И в страшных снах своих видят они, как рухнула держава, казавшаяся им вечной. Держава, страшившая византийцев и турок, а по своему богатству не знавшая равных в Европе. Держава рухнула, но жизнь продолжается.

Возможно, в этом состоит главный урок Венеции Коллеони.