Вадим Месяц считает, что поэт – это "лесной царь", а не "городской сумасшедший" Вадим Месяц – поэт, прозаик, переводчик, издатель. Родился в 1964 году в Томске, окончил Томский государственный университет, кандидат физико-математических наук. Публикуется с 1986 года ("Урал" Лукьянина, "Континет" Максимова), в 1992-м дебютировал в Москве в "Литературной газете" с восторженным предисловием Иосифа Бродского и книгой стихов "Календарь вспоминальщика". Отбыв за океан, Месяц напоминал о себе составлением антологий американской и русской поэзии и проведением поэтических фестивалей в Нью-Йорке. Выпустил несколько сборников стихов, но известность ему принесли романы "Лечение электричеством" (2002) и "Правила Марко Поло" (2006). Творчество Месяца отмечено рядом международных литературных премий: New voices in poetry and prose (1991), Демидовская премия (1997), финалист Букера (2002), лауреат Премии им. Ивана Бунина (2005) и т.д. Последние годы пишет грандж-эпос "Норумбега", считая его отражением индоевропейского протогимна. В 2005-м основал издательский проект "Русский Гулливер", в 2006-м вернулся в Россию из США, живет в Москве.
месяц, поэт, литература / Смысл уходит – музыка остается...Фото из архива Вадима Месяца Смысл уходит – музыка остается... Фото из архива Вадима Месяца
Вадим Месяц стоит в современной русской литературе особняком. Успешно дебютировав, а затем на какое-то время уйдя в тень, он не прекращал литературной и общественной деятельности, беря все новые высоты, разрабатывая оригинальные концепции, воплощая в жизнь интересные проекты, много сочиняя. Это, быть может, самый загадочный русский поэт из живущих ныне: теоретик, фантазер, мистик и практик в одном лице. Ему мало просто писать стихи и прозу, что-то издавать, ему, как говорил классик, хочется во всем дойти до самой сути. Побывать не только великаном, но и лилипутом, обойти все концы света, найти то, чего никто и никогда не находил…
– Что такое поэт в твоем понимании?
– Медиум. В идеале – медиум, ретранслятор. Может, я плохо знаю психологию или не могу это четко сформулировать, но главное все-таки откуда-то оттуда. Фрейд в моем случае не поможет. Маркс тоже. Не буду пучить глаза, вспоминая о шаманизме и жречестве, но поэт для меня скорее «лесной царь», чем «городской сумасшедший». Выразитель невыразимого, переводчик с небесного на человеческий.
– Но к «городскому сумасшедшему» люди хоть изредка прислушиваются, а «лесной царь» для современного читателя – литературный персонаж, непонятная легенда, лубок. За колдунами прочно укрепился ореол шарлатанства…
– Жуликов везде хватает. Если попытаться выразиться по-детски, то раньше поэты владели волшебным языком, могли вызывать дождь, предсказывать будущее, превращать деревья в воинов и т.д. Они были полезны людям и поэтому уважаемы. После утраты связи с природными силами превратились в пустозвонов (я про себя в первую очередь). Зачастую их слова звучат красиво, но по сути дела – бессмысленны. Остается опираться на страсть, подлинность, мастерство, надеясь попасть в поле забытых интонаций и формул, – они где-то в тайниках ноосферы еще есть. Смысл уходит – музыка остается. Рильке сравнивал поэтов с пчелами, которые переносят сокровенную реальность в человеческий мир, осуществляют контакт с непроявленным. Поэт вынужден пользоваться теперь языком культуры и даже его создавать. Образовательный и ремесленный уровень поэзии нашего времени довольно высок: он предполагает умение сочинителя владеть различными творческими канонами, работать со стилями прошлых эпох, создавая традицию, соответствующую духу времени и состоянию языка. Появление поэтов с концепцией неизбежно – важно понимать, что инструментарий ограничен, а основой поэзии все равно остается то, что предшествовало культуре. Для меня этим местом стала неопознанная земля, откуда пришли к младенцу Каспар, Мельхиор и Валтасар или таинственный Мельхиседек, которому и Авраам должен был платить десятину.
– Иными словами, высокий уровень мастерства современных поэтов зачастую обусловлен лишь тем, что им нечего сказать, и блестящие рифмы служат костылями хромым мыслям, как заметил когда-то Гейне?
– Уровень высок по причине невероятного широкого доступа к информации. Я на днях скачал из интернета молитву на абенакском языке (индейцы такие), чего прежде в моей жизни в принципе произойти не могло. Опыта «просветления» или «пути воина» так не достигнешь, но все-таки чего-то во мне прибавилось. Я ищу то, что мне нужно для моей работы, вот и все. В этой ситуации лучше бы каждый нашел что-то свое и шел своей дорогой. Поэтов нельзя винить в хромоте и мелкоголосии – тут уж чем Господь наградил. Неприятно, когда чепуху выдают за нечто подлинное, – это ведь не поможет даже так называемым востребованным авторам и знаменитостям. Впрочем, встречаются поэты, которых устраивает, что они нравятся лишь дуракам.
– Никто не спорит с тем, что в идеале поэт должен быть неуязвим, обладать высокой техникой, писать в присущей только ему манере, разрабатывать свои темы. Но разве массовая грамотность и открытый доступ к информации поэзию не убивают? Мы сегодня имеем несколько сотен авторов, пишущих на очень приличном уровне, но при этом настоящих поэтов – единицы…
– Ну их и должны быть единицы, закон природы. Информация поэзию не раздавит, поэт душой глубок, а головой, в общем-то, поверхностен. В России осталось предостаточно традиционных начал. Я недавно читал стихи в тюрьме, в колонии для несовершеннолетних, мне казалось, что меня понимают лучше, чем в литературном кабаке. А информацию нетрудно отсеивать. Я давно сформировался, а вот молодежи нужны наставники. У меня они были в Екатеринбурге, где я жил несколько лет. Это поэт Майя Никулина и философ Константин Мамаев. Хотя они и уверяют, что я приехал «готовый», я-то знаю, что они мне серьезно помогли.
– Чем ты руководствуешься в своей издательской деятельности? Для тебя важнее имя автора или его внутренний мир? Или же приходится искать тут некие компромиссы, учитывая реалии книжного рынка?
– Думаю, ты знаешь ответ. Конечно, у меня есть обязательства перед сложившимся литературным вкусом и друзьями, но главное – найти новые имена, помочь начинающим авторам показать свою работу людям. О «Русском Гулливере» скажу лишь то, что для меня это сообщество одиночек, писателей, которые отважились идти своим путем, не обращая внимания на запросы книжного рынка или литературную моду. «Гулливер», при всей многозначности образа, также герой детского пантеона, а общество, на мой взгляд, нуждается в «детских» героях, потому что только взгляд на ребенка еще может кого-то расшевелить. Недавно поймал себя на мысли, что в своей издательской деятельности повторяю опыт моего друга, Эдварда Фостера, с которым вдвоем мы держали русско-американский поэтический проект и десять лет эту лямку тянули. Эд любил повторять, что словами людям ничего не объяснишь и не докажешь, люди воспринимают только действие. Говоря проще, ежедневная полоска света под дверью в твоем рабочем кабинете воспитывает ребенка больше, чем прогулки в Луна-парк или нравоучения. Фостер – человек либерального западного сознания. По его мнению, гениальное стихотворение не имеет права на существование, поскольку это противоречит смыслу демократии. Он считает, что все языковые практики должны быть равны, повторяя великого Ралфа Валдо Эмерсона. Я долгое время придерживался такого же мнения, хотя оно и чуждо самосознанию нашей культуры. Бывали моменты, когда я был уверен, что в Россию больше не вернусь. Все сложилось иначе. Сколько волка ни корми…
– А где поэту легче дышится: здесь или в Америке? Зачем было вообще уезжать и что послужило причиной возвращения?
– Я уезжал к даме. Любовная авантюра. Но через семь лет женился на другой, а еще через семь лет у нас родились детки-двойняшки. Такая вот семеричность бытия. Мы с Ириной Владимировной вернулись, потому что здесь нам показалось интересней. Хотелось, чтобы наши американские дети Артемий и Варвара воспитывались здесь, говорили по-русски и жили, так сказать, «по нашим понятиям». С другой стороны, действие моей прозы происходит в основном в Штатах: в «Электричестве» – мегаполис Нью-Йорка и наша люмпен-иммиграция, в «Марко Поло» – Лонг-Айленд (это типа нашей Рублевки), история любви негритянской девочки-подростка и преуспевающего американского дизайнера, «Вок-вок» (лучшая моя проза) – это сибирско-американский сборник рассказов. Лавразия, одним словом. Я почти не написал ничего о Конфедерации (долго жил в Южной Каролине), о Юте, Калифорнии, Миссури, Новой Мексике. Материала выше крыши. Америка, как и Сибирь, была мне родной по причине отсутствия культурного слоя, – я о культуре, завезенной в Россию Петром I. Меня, конечно, больше интересуют аборигенные дела, отношения с землей, анимическое мышление, археоастрономия, короче – «духи забытых предков». В американском лесу ощущаешь, что за сотни миль вокруг никто не думает и не пишет о том, о чем ты.
– А в Москве?
– В Москве сплошные наводки, брожение умов, перехлесты Востока и Запада, эволюции и традиции, не говоря уже об обыкновенных понтах. В принципе мою деятельность можно отнести к «неоязычеству», а вот от демократии и мнимого равенства культурных практик у меня странное ощущение: дали детям поиграться, но потом все равно накажут. Так что власть нефтяных магнатов, телеведущих или заговорщиков Бильдербергского клуба я принимаю с юмором. «Все говорят о правах человека, но забывают о правах Бога на человека» (Экзюпери).
– Я правильно понимаю, что проект «Русский Гулливер» появился в результате твоих странствий и переосмысления каких-то жизненных постулатов?
– Правильно. Только если бы я до конца использовал свой опыт, то организовал бы в «Гулливере» дисциплину по примеру Роберта Фриппа, когда он вернулся в свой King Crimson из монастыря. Он подсел на Гурджиева и Джона Беннета – меня Господь миловал. У нас пока все по-дружески происходит, почти по-советски. Музыка King Crimson вообще серьезно повлияла на мою «Норумбегу», как и книжки Роберта Грейвса и сэра Джеймса Джорджа Фрэзера. А «Гулливера» придумал, когда с отвращением вечером косил траву на лужайке у дома на Лонг-Айленде, тогда еще не понимал всего заряда, таящегося в этом названии, думал о путешественниках и детском простодушии. А получилось: и игра масштабов, и фантастика, и сатира, и авантюризм, и расчет, и атлантизм, и евразийство, и индивидуализм, и патриотизм, все вместе. Издательство мы основали с Сашей Давыдовым. Это замечательный писатель, переводчик с французского и издатель умного журнала «Комментарии». Поначалу работали совместно с «Наукой», сейчас проект расширили и стали с Андреем Тавровым издавать поэтическую серию «Гулливера», рассчитанную на мобильное реагирование в поиске новых имен. О названии, кстати, были жаркие споры. Помню у себя дома в Москве Алексея Парщикова, Михаила Эпштейна, Сашу Иличевского, Сашу Чернова, дискуссия за бутылкой коньяка продолжалась до тех пор, пока Иличевский не сказал, что «Русский Гулливер» все-таки звучит лучше, чем «Еврейский Лилипут». Посмеялись, но название я сохранил.
– Бродский в одном из писем говорит о тебе: «Советовать ему мне нечего, он сам со всем на свете прекрасно разберется». Разобрался?
– Не мне судить. Мне нынешняя эпоха кажется как минимум содержательней предыдущей. Тогда можно было с легкостью считать местоположение истины и свободы – на Западе, это было удобнее, но сейчас смотрится совсем уж инфантильно. Какой-то баланс между глобальным почвенничеством и литературным релятивизмом я сейчас обрел, и с самим собой на определенном этапе вроде бы разобрался. Дай Бог сделать это и остальным.
Категория: Русский язык | Добавил: sveta (15.01.2009)
| Автор: Игорь Панин
Просмотров: 1254
| Рейтинг: 0.0 |
Вы овладеете английским!
Вы верите, что всего за несколько часов можно понять, как поставить правильное произношение, не изучая долго и нудно теоретическую фонетику, а всего-лишь поймав "фокус" языка?
Вы верите, что за несколько часов можно понять всю систему английских времен, которую безуспешно учат годами в школе, институте или на курсах?
Вы верите, что вместо скучных учебников можно заниматься по Вашим любимым фильмам и сериалам, испытывая при этом восторг и наслаждение от занятий английским?
Мы не только верим, а и твердо убеждены, так как уже сотни людей прошли по этому пути и поделились с нами своми успехами и достижениями!
И мы верим в Вас, потому что Вы легко научились говорить на языке, который на порядок сложнее английского!
Поэтому более простым и логичным английским Вы овладеете гораздо быстрее и легче! Конечно,если будете делать это правильно, естественным путем - моделируя носителей языка. Руководствуясь при этом не громоздкими правилами, а простыми и понятными визуальными моделями!
Получите бесплатно материалы - подпишитесь на рассылку!
Получите результат немедленно - приступайте к занятиям прямо сейчас!
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
Главная страница 
Вадим Месяц считает, что поэт – это "лесной царь", а не "городской сумасшедший"
