Товарищ Сталин, вы большой ученый,
В языкознании вы просто корифей!
А я - простой советский заключенный:
Не коммунист и даже не еврей.

Значение языка в жизни человеческого общества доказывать не приходиться, исследователи даже говорят о существовании особого мира слов - логосферы, включающего в себя язык как средство общения и все формы «вербального мышления», в котором мысли превращаются в слова. А еще язык – это великолепное средство подчинения огромного количества людей с наименьшими затратами и усилиями, о чем когда-то известный манипулятор массовым сознанием К.Маркс со свойственной ему «лаконичностью» написал: «Мы – рабы слов». Не случайно одной из главных черт и условий существования «советской цивилизации» был абсолютный контроль государства над всеми сторонами жизни людей, включая довольно умелое использование языковых агитационных средств и вообще тщательно выверенную языковую политику. Начало этому было положено в 20-30-е годы ХХ столетия, когда молодое тоталитарное государство именно через язык пыталось воздействовать на граждан, «оправдывая» массовый террор необходимостью построения некоей новой модели государственного устройства. Большевики очень быстро сообразили, насколько активно слово может влиять на сознание человека. А необходимость сохранения строгой «классовой доктрины», централизованное вертикальное подчинение и требования безоговорочного выполнения «вышестоящих директив» привели к настоящему изуродованию литературного русского языка, речевому единообразию и превращению отдельных слов в малопонятные междометия. Причем до такой степени, что речь простого обывателя стала фактически нечленораздельной, почти как у животного. Или как у незабвенного Полиграф Полиграфыча, помните: «абырвалг», «еще парочку», «мест нету», «признание Америки», «в очередь, сукины дети, в очередь!», «отлезь, гнида» и пр….

Позднее, в 1949 году связь специально сконструированного языка с идеологией власти очень образно продемонстрировал Дж.Оруэлл в своей антиутопии «1984». В этом романе Оруэлл показал тоталитарный иерархический строй, основанный на изощренном духовном порабощении, пронизанным всеобщим страхом и ненавистью. Для сохранения и воспроизведения такого государственного устройства в Океании был изобретен специальный язык – «новояз», он был разработан в строгом соответствии с идеологическими потребностями Ангсоца. Бормочущая и отрывистая речь людей, многие слова которой состояли из нескольких равноударных слогов, была совершенно не связана с сознанием, а крайне ограниченный выбор слов способствовал тому, что враждебные Ангсоцу идеи нельзя было подкрепить разумными доводами, поскольку соответствующих для этого слов в их «языке» просто не существовало. Соответственно, чем скуднее была лексика, тем меньше было искушений утруждать себя размышлениями. Но зато правильные мнения гражданами артикулировались не задумываясь, автоматически. Это был, конечно, художественный вымысел, но и в реальности подобных примеров «одурачивания масс средствами риторики» было хоть отбавляй. Среди исследований феномена воздействия речи на массовое сознания, в частности, в условиях тоталитаризма, ключевое место занимают идеи и труды Р.Барта. Он-то впервые и высказал мысль о том, что «язык - это власть». И объяснил Барт это так: «Языковая деятельность подобна законодательной, а язык является ее кодом. В языке, благодаря самой его структуре, заложено фатальное отношение отчуждения. Говорить… это значит подчинять себе слушающего; весь язык целиком есть общеобязательная форма принуждения».

Подобный оруэлловскому, русский «новояз» в полном объеме сформировался со временем и в Советском Союзе. Причем следует подчеркнуть, что «советский новояз» (его еще называют - «советский язык») был не столько языком всего советского, или русского народа, сколько официальным языком тоталитарного общества, а его устройство и функционирование напрямую определялось его предназначением. Главные признаки этого искусственного коммуникативного средства – бюрократичность, обезличенность, «двоемыслие», эзотеричность (наличие смыслов, понятных только специалистам), ритуальность и общая примитивность. По сути «советский язык» был выхолощен до такой степени, что был лишен возможности выражать какие-либо новые смыслы и даже отображать реалии, став во всех отношениях пошлым и мертвым языком советского официоза. Практически в неизменном виде «советский язык» сохранился и до сих пор, став для некоторых республик СНГ, особенно для Беларуси, чуть ли не важнейшим административным ресурсом, доставшимся существующей у нас власти в качестве основного наследства от распавшейся Советской империи. И потому, в общем-то, президент А.Лукашенко в большой степени прав, когда заявляет: «Ведь это и наш язык. … Он создавался всеми народами, которые проживали на просторах СССР, свой вклад внесли и белорусы». А кто бы сомневался – lingua sovietica действительно «наш» язык. Но только не язык белорусов – это «язык власти» того государства, которое сегодня существует в Беларуси.

Ни на каком другом языке, кроме как на «советском», белоруская власть говорить просто не умеет. И не хочет. И не только по тем причинам, о которых рассуждает аналитик А.Френкель. В своей статье «Гетерархия, Или можно ли белорусов научить быть европейцами?» он пишет: «В белорусском обществе господствует особый технократизм, который, пожалуй, нигде среди европейских народов больше не встретишь. Его отличительная черта – тотальная вера в цифры, жесткий прагматизм на фоне очень слабого образования (в особенности гуманитарного). Генеалогически данный прагматизм восходит к психологическому типу смекалистого крестьянина, компенсирующего низкий уровень образования хитростью и здравым смыслом. Белорусская политическая и экономическая элита в этом смысле является весьма технократичной: она стремится решать возникающие проблемы максимально утилитарно, руководствуясь лишь количественными показателями…» Все это так, но сознательно или чисто интуитивно белорусское руководство стремиться любой ценой сохранить «советский новояз» вовсе не из-за особой любви непосредственно к России – для него язык является еще и неким символом, который может быть использован и вовсю используется в политических и идеологических целях. Эти цели вытекают из произвольно выдуманной сверхзадачи – не столько выстроить какое-то подобие независимого государства, сколько в будущем стать новым центром «возрождения» очередной евроазиатской «Океании» со всеми присущими ей тоталитарными атрибутами. Не случайно за время правления А.Лукашенко белорусский язык оказался загнанным в настоящее лингвистическое гетто. Формально после референдума 1995 года, им же инициированного, в стране оказалось два государственных языка - русский и белорусский. Но в реальности сложилась такая ситуация, когда в Беларуси не осталось ни одного высшего и среднего специального учебного заведения, в котором преподавание осуществлялось бы на белорусском языке. В Минске нет ни одной школы, в которой весь педагогический процесс проходил бы на белорусском языке.

Стремительно сокращается объем телевизионного вещания, не говоря уже о каком-то «беларускамоўнам» делопроизводстве. А как по-советски выглядит статья 11 Договора о создании так называемого «союзного государства» России и Беларуси. Там как раз о языке говорится, цитирую:«Официальными языками Союзного государства являются государственные языки государств-участников без ущерба для конституционного статуса их государственных языков. В качестве рабочего языка органов Союзного государства используется русский язык». Оруэлловское «двоемыслие» здесь настолько очевидно, что даже комментировать не хочется… В результате символом лояльности в Беларуси остается все тот же «советский новояз», только в еще более примитивной форме – в виде русско-белорусской «трасянкi», а непосредственно белорусский язык (вернее то, что от него осталось) стал признаком откровенной оппозиционности, из-за чего даже многие этнические русские заговорили по-белорусски – в знак протеста. На таком фоне полным издевательством выглядит решение президента белорусский язык еще и «реформировать», то есть довести его до полного соответствия с «советским новоязом», превратив в очередной «пиджин»-диалект русского языка.

Но как бы этот «новый диалект» в конце концов не выглядел, в белорусской интерпретации это будет все тот же «советский язык», который, по мнению российского ученого-лингвиста И.Земцова, в своей основе имеет два обязательных компонента: фикцию, провозглашенную реальностью, и реальность, представленную в вице фикции. И.Земцов, в частности, утверждает: «Советский язык однозначен. Но, деля мир на полярные субстанции добра и зла, он в то же время и двусмыслен. Слова и выражения советского языка, действующие на уровне бессознательной психики, превращаются в сжатые пружины политического манипулирования: с их помощью в человека вгоняются заряды идеологической энергии. Реальность проектируется по законам вымысла: рабство объявляется свободой, ложь - истиной, война - миром». В этой связи у меня иногда даже такая крамольная мысль возникает – а может это и неплохо, что все, что сегодня происходит внутри Беларуси и вокруг нее, происходит не на белорусском, а на русском «советском» языке? Ведь когда все это закончится и возникнет новая реальность, тем больше будет шансов у белорусского языка по-настоящему возродиться…