О лингвистической относительности Сепира-Уорфа, Оруэлле и Постмодренизме -1.
Изучая индейские языки, прежде всего, язык племени хопи, американский химик-технолог и страховщик от пожаров Бенджамин Уорф был настолько изумлен открывшейся ему разницей между европейскими языками и языками индейцев, что высказал философское утверждение, сделавшее его знаменитым: «человек мыслит так, как устроен язык, на котором он говорит». Эта идея оказалась близка лингвисту Эдуарду Сепиру, который ее поддержал, и даже пригласил Уорфа читать лекции по антропологии в Йельском университете, где Сепир работал. С тех пор, идея стала называться гипотезой лингвистической относительности Сепира-Уорфа. В крайней форме это гипотеза застенчиво ушла в тень, но остается мощным инструментом анализа в более мягких формулировках, на деле мало отличающихся от приведенной выше. Так, например, в статье Статус лингвистики как науки (1928) Сепир формулирует тверждение так: «Реальный мир» в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества".
Это утверждение важно, поскольку означает, что мало того, что «буквальный» перевод с одного языка на другой невозможен, что известно любому переводчику, но затруднителен даже «художественный перевод», когда переводчик фактически «восстанавливает реальность» на одном языке, а затем «пересказывает ее» на другом. Ибо каждый язык на самом деле создает разные модели, разное видение одной и той же реальности и, следовательно, одна и та же реальность людям разных культур будет представляться совершенно по-разному, они будует иметь существенно разные ее проекции – в зависимости от своего языка и, следовательно круга понятий. Однако, проблема, как представляется еще глубже. По крайней мере если язык обладает писменностью. Я склонен расширить гипотезу и предоложить, что характер мышления зависит еще и от степени «иероглифичности языка», от того, насколько письменный язык далек от устного, и от грамматики языка.
Вот, скажем, китайский язык. Связь между графикой и фонетикой в китайском языка практически полностью отсутствует.Понятиям соответсвует иероглифическая запись, общая для разных райнов Китая (а во многих случаях даже для Японии и Кореи) хотя звуковой ряд, соответствующий данной иероглифической записи различается кардинально. Противоположность тому – русский язык, обладающий достаточно сложной грамматикой, но абсолютно прямолинейный с точки зрения «спеллинга». В общем правила написания настолько близки к фонетике, что если даже «акающий» по-московски человек напишет «малако», понимание смысла это не затруднит. Фонетических исключений в русском практически нет. Если же скажет не «акая» - «молоко», его тоже поймут прекрасно. Ну, а : «жи-ши» пишутся через «И» - это жесткое правило.
В контексте данной статьи, в этом отношении представляет интерес разница между русским и английским языками и некоторые стоящие за этим особенности русского и англосаксонского менталитета.
Дело тут вот в чем, если русский письменнный язык фонетически очень точен, точнее многих других языков, многие западные языки (кроме,возможно, немецкого) хотя и пользуется латинским алфавитом, занимает, по-существу промежуточное положение между иероглифически языками и «фонетическими» (как их еще назвать?). Так, например, в английском языке так много исключений из правил произошения, что соревнования по «спеллингу» (то есть правильному называнию букв в словах) в Англии и США - своего рода «национальный вид спорта», по которому устраиваются национальные чемпионаты.
По-просту говоря, английский язык – это почти иероглифический язык, где иероглифы записываются как бы «буквами», которые во многих случаях (хотя, разумеется и не всегда) не имют прямой связи с произношением, а скорее представлют собой только некий «намек» на то, как звук (слово) может произноситься. Исторические основания для этого есть: латинский алфавит «привнесен» в западные языки извне и не создавался, в отличие от русской кириллицы, специально «под язык».
Такой отрыв знака от звучания легко переносится на отрыв знака от смысла вообще. Это, однако, не означает «бессмыленности» языка. Это означает нечто совершенно иное, но очень важное: автоматическое, инстинктивное, усвоение человеком-носителем английского того обстоятельства, что язык – это одно, а существо, смысл, - совершенно другое, что отношение между знаком и существом, смыслом – то есть интерпретация знака, - это особое дело, особое задание.
Для семантики, соотношение между знаком, интерпретаций и сущностью вещь теоретически очевидная: любым знаком можно обозначить все, что угодно и это, строго говоря, справедливо для любых знаковых систем, не только языка, но, например, математики и физики.
Что такое: F=m*a? – Подавляющее большинство людей со школьным образованием ответят: Закон Ньютона – сила равна массе, умноженной на ускорение. Собственно, сама запись «подсказывает» англоязычному человеку этот ответ: “(F)orce" - сила; "(m)ass" - масса; "(a)cceleration” - ускорение.
Между тем, это лишь продукт специфической интерпретации, не более того. Та же формула может означать с тем же успехом, что площадь (F) прямоугольника равна ширине (m) умноженной на длину (a), или, что расстояние (F), равно произведению скорости (m) на время (а) , или вообще знак входа в ресторан – все, что угодно.
Подобная свобода интерпретации теоретически понятна, но на практическом уровне в разных культурах это обстоятельство проявляется по-разному.
В русском языке, в русской культуре, как представляется, именно благодаря редкой фонетической точности языка, присутствует инстинктивное стремление к точности и однозначности выражений вообще.
Если уж написано «Молоко» - то и звучать это будет именно [moloko] а не [mleko] или [milka]. Зыбкость, неоднозначность прочтения вызывает у русского естественное чувство раздрежания, ощущение, что коммуникатор не знает, о чем и что говорит. Сам бесконечный поиск ОДНОЗНАЧНОЙ ИСТИНЫ, характерный для русской культуры – есть стремление исключению неоднозначности и, следовательно, к ограничению выбора.
Но поскольку широта выбора – это и есть СВОБОДА, то стремление к сокращению выбора – есть стремление к сокращению... чего? - Свободы? – Нет. - Это стремление к ограничению формальной, «пустой» свободы в пользу свободы истиной, основанной не на формальной «лингистике», а на объективно ограниченной реальности, то есть к Истине.
С английским языком и английской культурой ситуация противоположна. Здесь написание “beauty” читается не как «бэауты», как оно прочиталось бы в русском, а как «бьюти», что совершенно не соответствует написанию. И таких исключений (иногла связанных с заимствованиями из других языков, иногда по другим причинам) в английском языке множество. Это имеет ментальные последствия.
Если в китайской или японской иероглифической поэзии возможность разного прочтения одного и того же стиха и есть «настоящее искусство стихосложения», в английском языке искусство также состоит в том, насколько возможна разная интерпретации написанного или сказанного. Умение писать «многозначно» ценится. Если в русском языке неоднозначно интерпретируемая фраза «Когда на клетке со слоном написано «Осел», не верь глазам свои» - это шутка, игра остроумия, в англоязычном мире – это работа. Это выраается даже в прецедентном характере права, в котором закон действует постольку, поскольку он интерпретировать в конкретных случаях судами.
Неоднозначность истолкования обеспечивает при необходимости свободу действия. В частности, неопределенность интерпретации размывает принцип «Договоры должны исполняться», поскольку с размазыванием смысла по множеству возможных интерпретаций смысл того, что считать исполнением договора размывается. Малейшая неопределенность формулировок будет истолкована с максимальной выгодой для более сильной стороны и максимальными потерями для более слабой. Реальность интерпретации – в англоязычном мире - за сильным. Это крайне важная особенность английского языка и английской культуры, которая как мне кажется (хотя, возможно, я и не прав) недостаточно учитывается при анализе проблем коммуникации с англоязычными политическими деятелями. С российской точки зрения – такое поведение однозначно означало бы практическую недоговоропригодность партнера. Это то, что на языке русских бандитов называется «разводкой». В западном мире – это норма.
Эта особенность рождает два парадоксальных следствия: прежде всего, в результате ментальности, ориентированноей на неопределенность, формулировки приобретает исключительную важность, поскольку имманентно содержать возможность свободной интерпретации. В результате, работа над языком договоров и соглашений становится чрезвычайно трудоемкой и многоуровневой, подбор слов становится трудной дискуссионной работой, рассматриваются всем мыслимые и немыслимые варианты интерпретации... если у обоих партнеров на это есть деньги, время и надлежащая договорная сила.
Если нет ни того, ни другого, ни третьего – вы хуже чем обмануты, вы исходно беспомощны, вы объект манипуляции. И, значит, проиграли.
Так проиграл СССР подписав в свое время представляющую собой сборник юридических андекдотов: так называемую «Всеобщую декларацию прав человека», - или, включив позже «вопрос о правах человека» в Хельсинский акт.
В чем проблема с этими пустыми бумажками? – В том, что «права человека» «на самом деле» не нужно защищать? - Разумеется нет. Проблема в том, что эти документы сформулированы в соответствии с доброй западной традицией таким образом, что относят не к пространству объективной реальности, а к пространству интерпретаций, которые в, тоном соответствии с гипотезой лингвистической относительности, форматирует мир. Но какая из множества интерпретаций в таком случае объявляется истиной? - Что означает F=m*a – закон Ньютона, как думает «профан» или площадь прямоугольника, как утверждает сильный мира сего, если ему вздумалось так утверждать? – Ясно, что утвердится та интерпретация, за которой стоит объективное могущество: жесткая и/или мягкая сила.
В этом же заключена и вторая сторона парадоксального свойства западных языков и вытекающей отсюда западной ментальности, казалось бы противоречащая огромной значимости языка: язык – ничего не значит. Имеет значение не язык, а воля интерпретатора, обращенная к реальности и в реальность.
Российский менталитет плохо справляется, в силу своего стремления к определенности, с подобной диалектикой. Между тем, известная сентенция Ф. Тютчева: «Мысль высказанная есть ложь», - обретает в рамках этой диалектики абсолютно конструктивный смысл: «Высказанному нельзя верить, его надо изучать».
Надо изучать все возможные интерпретации языковой конструкции и действовать в соответствии с ключевым правилом управления: «Надеяться на лучшее, готовиться к худшему» - то есть к тому, что наихудшая для вас интерпретация может быть объявлена истиной и тогда вопрос будет стоять в прямом измерении могущества сторон, стоящими за предпочтительными для них интерпретациями.
Собственно, это обстоятельство, как представляется, и выражали знаменитые партийные лозунги на белой стене Министерства правды:
Категория: Лингвистика | Добавил: sveta (26.05.2009)
| Автор: sl_lopatnikov
Просмотров: 1932
| Рейтинг: 1.0 |
Вы овладеете английским!
Вы верите, что всего за несколько часов можно понять, как поставить правильное произношение, не изучая долго и нудно теоретическую фонетику, а всего-лишь поймав "фокус" языка?
Вы верите, что за несколько часов можно понять всю систему английских времен, которую безуспешно учат годами в школе, институте или на курсах?
Вы верите, что вместо скучных учебников можно заниматься по Вашим любимым фильмам и сериалам, испытывая при этом восторг и наслаждение от занятий английским?
Мы не только верим, а и твердо убеждены, так как уже сотни людей прошли по этому пути и поделились с нами своми успехами и достижениями!
И мы верим в Вас, потому что Вы легко научились говорить на языке, который на порядок сложнее английского!
Поэтому более простым и логичным английским Вы овладеете гораздо быстрее и легче! Конечно,если будете делать это правильно, естественным путем - моделируя носителей языка. Руководствуясь при этом не громоздкими правилами, а простыми и понятными визуальными моделями!
Получите бесплатно материалы - подпишитесь на рассылку!
Получите результат немедленно - приступайте к занятиям прямо сейчас!
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
Главная страница 
Изучая индейские языки, прежде всего, язык племени хопи, американский химик-технолог и страховщик от пожаров Бенджамин Уорф был настолько изумлен открывшейся ему разницей между европейскими языками и языками индейцев, что высказал философское утверждение, сделавшее его знаменитым: «человек мыслит так, как устроен язык, на котором он говорит». Эта идея оказалась близка лингвисту Эдуарду Сепиру, который ее поддержал, и даже пригласил Уорфа читать лекции по антропологии в Йельском университете, где Сепир работал. С тех пор, идея стала называться гипотезой лингвистической относительности Сепира-Уорфа. В крайней форме это гипотеза застенчиво ушла в тень, но остается мощным инструментом анализа в более мягких формулировках, на деле мало отличающихся от приведенной выше. Так, например, в статье Статус лингвистики как науки (1928) Сепир формулирует тверждение так: «Реальный мир» в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. Два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной действительности. Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества".
