«Было бы интересно, – раздумывал в свое время Уинстон Черчилль, кстати, художник-любитель, – если бы какой-нибудь настоящий авторитет исследовал ту роль, какую играет в живописи память. Мы смотрим на предмет напряженным взглядом, затем на палитру и лишь потом на станок. Холст принимает сообщение, полученное всего несколькими секундами раньше от естественного объекта. Но по дороге это сообщение проходит через почтовую контору. Там оно кодируется, превращается из света в цвет. Оно достигает холста в виде криптограммы. Оно не может быть расшифровано до тех пор, пока не будет поставлено в определенное соотношение с чем-либо уже находящимся на холсте, только тогда его значение станет понятным, и оно будет снова переведено из цветового пигмента в свет. И это будет уже не свет Природы, а свет Искусства».
Хотя эти вопросы занимали Черчилля еще в прошлом веке, в отношениях между искусством и памятью и до сих пор куда больше неясного, чем привычно думать.
Непонятно, например, почему у одних и тех же зрительных впечатлений: света, цвета, пространственного соотношения объектов… бывают разные смысловые последствия? Все видят, грубо говоря, одно и то же. А выводы – в том числе художественные – делают разные. Иной раз и до несопоставимости.
Так вот: очень вероятно, что виновата в этом как раз память. Иначе говоря, прошлый опыт – человека ли, культуры ли, – уложенный в определенные структуры, полный скопившихся, до нерасторжимости сросшихся смыслов. Это он определяет, что и как мы увидим. А значит, какое искусство создадим на основе своих впечатлений.
Об этом пишут авторы сборника, изданного Российским государственным гуманитарным университетом: искусствоведы, философы, филологи, историки, культурологи, музейные работники и даже представители мира кино – звукорежиссер и оператор.
Редактор же книги Людмила Лиманская предлагает для описания культуры концепцию «оптических миров», представляя эволюцию восприятия, в частности художественного, как смену способов видения. Именно они очерчивают для человека границы воспринимаемого мира.
Сам воспринимающий взгляд, показывает она, никогда не прост. Он обусловлен очень многим, и «физическими законами отражения, преломления и рассеивания света» – чуть ли не в последнюю очередь. Взгляд зависит, во-первых, от прошлого опыта смотрящего. Во-вторых, от ведущих представлений и ключевых метафор культуры. В-третьих, от технических приспособлений эпохи. Лиманская показывает это на примерах четырех эпох европейской истории: античности, Средневековья, гуманистического Возрождения и Нового времени. К сожалению, она останавливается на XVIII веке, не доходя до самого интересного: до изобретения фотографии, кино, телевидения, компьютера… Эстетическое чувство людей, для которых все это – обыденность, явно иное, чем у тех, кому были известны только зеркало да камера-обскура.
По чертам языков и диалектов, которыми изъясняется память в искусствах, можно было бы предположить кое-что и о свойствах ее Большого, универсального Языка… если бы он у нее был. По всей вероятности, единого – общего всем культурам – языка у памяти, как ни странно, нет. Обреченная своим существованием в культуре на условность, она разноречива принципиально и непреодолимо. Об «одном и том же» каждый помнит свое и по-своему, и из этого возникают целые смысловые миры, число которых, по-видимому, не ограничено.
Вот ими и заняты авторы статей. В самых разных искусствах – от поэзии и музыки до каллиграфии и надгробных памятников, от иконописи и архитектуры до чеканки монет – они выявляют присущие каждому из этих искусств особенности памяти и неотделимого от нее забвения. Ему – точнее, «деформации» памяти – посвящает свою статью Андрей Тюпкин.
Один из самых «экзотичных» участников сборника – заведующий кафедрой операторского мастерства Гуманитарного института телевидения и радиовещания (Москва). Этот автор знаком с забвением с его, так сказать, технической стороны. Как оператору, ему хорошо известна «физическая невозможность абсолютно идентичного отражения действительности». К этому не способны, замечает он, даже пленки и матрицы телекамер, которые никогда не воспроизводят полностью «интервал яркостей, существующих в объекте», – в изображении он «всегда будет уменьшен, ограничен». Что говорить о человеческих головах и руках, непременно что-то теряющих при воспроизведении прошлого?
Обыкновенно память считается культурной ценностью, а забвение – скорее наоборот. Эту точку зрения разделяет и сам автор, не упустивший случая поворчать в заключение своей статьи на беспамятную массовую культуру и заметить, что «деформация памяти чревата мутацией общества, следствием которой может быть культурно-социальный кризис».
Может, а как же. И даже должен. Где же видано развитие чего бы то ни было – хоть бы и общества – без мутаций и кризисов?
Ведь у того же автора получается, что забвение – возможность самой памяти. Искажение (и вытеснение) первоначально усвоенной информации – часть естества, и не только человеческого. «Деформация сообщения-памяти, – пишет Тюпкин, – возможна уже на генетическом уровне. Воздействия: химическое, радиационное, экологическое – приводят к изменению структуры ДНК и, как следствие, к мутациям, изменению наследственности. Результат может быть как отрицательным – дегенерация, нежизнеспособность потомства, так и положительным – возникновение нового, более совершенного существа».
Забвение позволяет прошлому опыту (который помнится неточно) уживаться в настоящем, быть частью этого настоящего. Оно позволяет нам меняться. Оно делает нас свободными от прошлого.
В этом смысле забвение дает нам надежду. И социальную тоже.
Категория: Психология. | Добавил: sveta (21.08.2008)
| Автор: Ольга Балла
Просмотров: 1559
| Рейтинг: 0.0 |
Вы овладеете английским!
Вы верите, что всего за несколько часов можно понять, как поставить правильное произношение, не изучая долго и нудно теоретическую фонетику, а всего-лишь поймав "фокус" языка?
Вы верите, что за несколько часов можно понять всю систему английских времен, которую безуспешно учат годами в школе, институте или на курсах?
Вы верите, что вместо скучных учебников можно заниматься по Вашим любимым фильмам и сериалам, испытывая при этом восторг и наслаждение от занятий английским?
Мы не только верим, а и твердо убеждены, так как уже сотни людей прошли по этому пути и поделились с нами своми успехами и достижениями!
И мы верим в Вас, потому что Вы легко научились говорить на языке, который на порядок сложнее английского!
Поэтому более простым и логичным английским Вы овладеете гораздо быстрее и легче! Конечно,если будете делать это правильно, естественным путем - моделируя носителей языка. Руководствуясь при этом не громоздкими правилами, а простыми и понятными визуальными моделями!
Получите бесплатно материалы - подпишитесь на рассылку!
Получите результат немедленно - приступайте к занятиям прямо сейчас!
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ]
Главная страница 
«Было бы интересно, – раздумывал в свое время Уинстон Черчилль, кстати, художник-любитель, – если бы какой-нибудь настоящий авторитет исследовал ту роль, какую играет в живописи память. Мы смотрим на предмет напряженным взглядом, затем на палитру и лишь потом на станок. Холст принимает сообщение, полученное всего несколькими секундами раньше от естественного объекта. Но по дороге это сообщение проходит через почтовую контору. Там оно кодируется, превращается из света в цвет. Оно достигает холста в виде криптограммы. Оно не может быть расшифровано до тех пор, пока не будет поставлено в определенное соотношение с чем-либо уже находящимся на холсте, только тогда его значение станет понятным, и оно будет снова переведено из цветового пигмента в свет. И это будет уже не свет Природы, а свет Искусства».
Хотя эти вопросы занимали Черчилля еще в прошлом веке, в отношениях между искусством и памятью и до сих пор куда больше неясного, чем привычно думать.
