Святослав Бэлза — человек уникальный. Сын крупнейшего советского музыковеда Игоря Бэлзы, он взял от отца все лучшее: энциклопедическую образованность, знание многих европейских языков и редкую ныне интеллигентность. Филолог-славист по образованию, он известен как ведущий многих музыкальных передач, автор предисловий к сборникам сочинений Дюма, Форсайта, Бальзака, Грэма Грина, Шекспира. Сфера его интересов простирается от академического литературоведения до телевизионной журналистики. Говоря о своей семье, Святослав Игоревич как-то признался: «В нашей квартире живут книги». Столь почтенные жильцы не могли не повлиять на формирование его личности. И потому Святослав Бэлза — интереснейший собеседник, слушая которого не столько поражаешься его кругозору, сколько наслаждаешься прекрасной речью. На прошедшем нынешней осенью в Екатеринбурге музыкальном фестивале «Крещендо» Святослав Бэлза вел все концертные программы, и не поговорить с ним о современном русском языке было бы непростительно.

- С русским языком явно что-то происходит. Он теряется, растворяется, исчезает… Святослав Игоревич, есть повод для беспокойства или мы все-таки преувеличиваем?

— Я думаю, что не все так безнадежно. Живой великорусский язык все превозможет. Конечно обидно, что на родине Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова, Булгакова (список можно продолжать до бесконечности), сейчас засилье новояза, жаргона, слэнга. И недаром принимаются героические меры по спасению языка. Вы знаете, в свое время подобная ситуация была в Польше, где создали специальную комиссию по спасению языка. С чего решили начать? С переучивания спортивных комментаторов: у них самая большая аудитория и самый маленький набор слов. Можно, конечно, и другие меры принимать. Но телевидение — главный сегодняшний воспитатель — несет немалую вину, хоть я и сам причастен к телевидению, за то, каким издевательствам, порой, подвергается русский язык. Очень часто реклама строится в расчете на тинейджеров, и люди ее делающие к ним относятся явно пренебрежительно, во всяком случае они невысокого мнения о них, потому и язык там до боли примитивный.

Язык, конечно, выстоит, ибо заложен могучий фундамент предками. Я убежден, что Россия остается сверхдержавой в области культуры. Это относится и к музыке, и к литературе 19–20 веков, которые столь велики не по объему, а по своему значению. И это столь значимый вклад в духовную жизнь человечества, что такую литературу и, соответственно, язык искорежить невозможно.

— В последнее время появилось множество словарей с переводами с русского на русский.

— Я купил такой, поскольку у меня два сына, узнал много нового и забавного. Во все времена были слэнговые словечки в обиходе. У гусар был свой слэнг в Пушкинскую эпоху, наверняка. Но никогда еще слэнг, язык улиц не был столь агрессивен. Некоторые так называемые художники слова, плохую службу служат языку и литературе. Мало того, что слэнг и американизмы проникают активно в русский язык, так и мат стал просто легален, он — норма, и есть масса его защитников и апологетов. Но ведь то, с каким изяществом звучит иной раз он у классиков, весьма вульгарно в устах наших нынешних виршеплетов и так называемых прозаиков.

— Язык в современном кино тоже целомудренным не назовешь..

— Да, конечно. Массовая культура в целом этим грешит очень серьезно. Запреты сегодня, как и всегда, будут не очень эффективны. Только через разъяснения, и начинать надо с семьи, со школы. Повезет тем, у кого родители могут это сделать. Я вспоминаю свое детство, моих интеллигентнейших папу и маму. впервые услышав во дворе матерные слова, поинтересовался дома, знают ли они их. Мне очень просто объяснили: да, естественно, они эти слова знают, но интеллигентные люди их не употребляют. И мне все сразу стало ясно.

— В отдельно взятой семье можно сохранить нормальный русский язык?

— Думаю, можно. И даже нужно. Надо читать детям сказки. Ибо лишать их этого — то же самое, что и лишать молока. Я вообще считаю, что после религии искусство дает наилучшие уроки добра и нравственности. Никто не рождается с отменным вкусом, проявляющимся в восприятии музыки, литературы или живописи. Это все вырабатывается. С детства. Музыкальное образование надо начинать еще в утробе матери. И, кстати говоря, в русских деревнях роженицам полагалось смотреть только на красивое, слушать красивые песни. С этого начиналось воспитание. Это мощное противоядие засилья словесного мусора. Звуковая среда засорена сегодня невероятно и нужно думать об экологии культуры, русской речи, великого и могучего русского языка.

— Почему таким несильным, незащищенным, уязвимым и даже в чем-то ущербным оказался этот великий и могучий?

— Ущербен не язык, а некоторые его носители. К сожалению. Сам язык не так слаб и беззащитен. Процессы глобализации сложные. Засилье английского языка, благодаря паутине Интернета, проявляется и в других азиатских, европейских языках. Но там больше национальная гордость сказывается, и люди меньше подвержены этой заразе. Проблема не нова для России. Она тянется с Петровских времен, когда приехало много иностранцев — шотландцы, голландцы, немцы — привезших и профессиональный лексикон, и бытовой. Помните, Меньшиков обращался к Петру: «Мин херц». Это было смешно, но… наши недоросли старались выглядеть образованными, потому к месту и не к месту словечки вставляли иностранные. В Пушкинскую эпоху языком дворянства был французский. Пушкин и его окружение практически провели реформу русского языка. Он — основоположник русской классической литературы. Доктор Даль, его друг, начинает собирать свой словарь. Русский язык гигантский. Словарь Пушкина насчитывает больше 24 тысяч слов. А у Эллочки-Людоедки в активе было 12 слов. В этом и парадокс, что в стране Пушкина появляются Эллочки. Они были во все времена, но сейчас это, может быть, слишком наглядно и приобрело массовый характер. Но я почему-то за язык спокоен. Как и за классическую музыку. Классика, она во все времена современна и актуальна. А модные веяния, «постылой жизни мишура» — все уносится бегом времени.

— Святослав Игоревич, получается, что золотой век русского языка обидно короток: от Пушкина и до первых лет советской власти, когда с языком кувыркались как могли?

— В советское время мгновенно появились канцеляризмы, новояз, страсть к аббревиатурам, к сокращениям. Даже шутка была такая: «Создано ОБСОСУМА ОТСОКНАЗ — «Общество Сошедших С Ума От Сокращенных Названий». Конечно, в послереволюционные годы в резвой ломке старого строя массу вреда нанесли языку, но он все-таки выстоял. Были продолжатели Серебряного века — Пастернак, Ахматова, написавшая в годы войны знаменитое стихотворение «Мужество», где были строки «Мы сохраним тебя русская речь, великое русское слово. Клянемся.». Перед угрозой фашизма, угрозой потери государственности поэт в первую очередь подумал о языке. Действительно, слово — это святыня. Так же, как и напев, — святыня. Это то, что в итоге и формирует нацию. Просто какое-то недоразумение, что культура не стала национальным проектом. Сейчас под патронатом первой леди России действует программа, если хотите, спасения русского языка. Но сделать еще предстоит очень много. Опираться надо на классику. Она наше спасение. Гении нам помогут.

— Всё происходящее с языком — причина или следствие глубинных процессов? Уже выросло целое поколение, которое не читает книг.

— Это и причина, и следствие. В известной мере — замкнутый круг, свидетельство духовной нищеты какой-то части поколения. Я ни в коей мере не склонен к обобщениям и не могу сказать, что есть потерянное поколение, выросшее в эпоху перестройки, когда были зажаты многие идейные, нравственные, эстетические критерии, и сейчас только с выздоровлением экономики культура начинает выздоравливать: на нее обращают внимание, тратят средства. Семья, школа и телевидение — три вещи, которые формируют человека. Отрадно, что возник-таки детский канал «Бибигон»: он необходим и с образовательных, и с просветительских позиций. Там говорят на нормальном языке, в противовес бегущим строкам и SMS-кам, где русский язык в кошмарном состоянии. Я понимаю, многое делается нарочито, с юмором. Но в целом лексикон обеднен страшно. У молодежи особенно. Надеюсь, вырастая, они осознают, что стыдно не знать своего родного языка. Впору выпускать словари не только новояза, но и толкующие то, что было еще нам понятно во второй половине 20 века и совершенно неведомо нынешней молодежи.

— Спасение языка ведь не самоцель. За этим стоят более глубинные процессы.

— О чём речь! Спасение языка — это спасение культуры, момент самосознания нации. Мы гордились, что были самой читающей страной в мире. И я, оставаясь старомодным поклонником «Галактики Гутенберга» считаю, что никакие интернеты, видеобуки, аудиокниги не отменят самой книги. Более того, я — потомственный библиофил. Для меня книга — не просто текст, но и произведение искусства. Как Анатоль Франс говорил, «библиофила узнают по тому, как он берет книгу, как гладит переплет, как вдыхает типографскую краску». Я в свое время подготовил книгу «Хомо легинс» — «Человек читающий», собрав мысли писателей ХХ века всех континентов о роли книги в жизни человека, общества. Я тогда часто об этом задумывался. Сейчас действительно стали читать меньше, гораздо больше смотрят телевизор, проводят время за компьютером. В свое время Цветаева написала «Читатели газет — глотатели пустот», но сейчас главные глотатели пустот — телезрители. Телевизор надо очень дозировать. Я знаю некоторых мам, причем блистающих на экране, которые как можно дольше стараются оберегать своих детей от телеэкрана. Они показывают советские мульт-фильмы, диснеевские фильмы. И это, наверное, правильно. Мы живем в обстановке информационного переизбытка, насыщенности, граничащей с агрессией. И если мы — люди закаленные, можем с этим справляться, отсеивать, фильтровать, сопоставлять, то молодые неокрепшие души приходят в такое смятение, что, порой, происходит нечто страшное. А обнищание лексикона есть ни что иное как обнищание души. Толстой же говорил, что смысл жизни в приращении души.

Нет ничего страшнее, чем приучать людей к тому, что похоже на искусство. Мы живем во время суррогатов и имитаций. И это относится не только к продуктам из супермаркетов, но и к продуктам телевизионным, литературным, театральным, к тому, что и считается пищей духовной. Сейчас имитируют талант, даже гениальность, иногда сума-сшествие…

— Чтобы привлечь внимание и чтобы сочли за гениального…

— И такое бывает. Но чтобы ориентироваться в этом море подделок, отличать настоящее, нужно иметь, по крайней мере в начале пути, опытного доброго наставника. А уж потом научиться разбираться самому, потому что при самой долгой жизни, если господь тебе отпустит, даже самому усердному книгочею не так уж много возможно книг прочитать, послушать опер, симфоний, посмотреть театральных постановок, фильмов. И тратить время на жвачку для ума, глаз и ушей просто непозволительная роскошь. Потом об этом пожалеешь, но будет поздно. Нужно выбирать. Каждый человек сам для себя очерчивает круг чтения. Многие крупные писатели, тот же Толстой или, скажем, Герман Гессе, составляли свою Золотую полку. Кто сто книг, кто больше. И в общем эти списки перекликаются, учитывая национальные особенности, костяк книг общий. Есть то, что нельзя не прочитать. Не только Библия, Коран или Талмуд для людей верующих, но и Данте, Гете, Шекпспир, Пушкин, Толстой, Достоевский. Я всегда сюда отношу и «Три мушкетера» — великая книга, ни один мальчик не должен вырасти без нее. И горжусь, что в свое время написал предисловие к этой великой книге. Ребенок должен пройти через джентельменский, даже джентльмен-вуменский набор. Надо отдать должное и Куперу, и Майн Риду, и Жюлю Верну.

— Но ведь не читают их нынче, не в чести они! Все заменил Гарри Поттер.

— Гарри Поттер — это для бедных, это подделки, это коммерческий продукт, это не есть художественная литература. Даже Толкиен рядом с «Гарри..» — «Божественная Комедия» по сравнению с бестселлером современности.

— Где сегодня можно встретить русский язык в его первозданном виде?

— Я все-таки по основной профессии — литератор и дружу с самыми знаменитыми художниками слова. С Беллой Ахмадуллиной, с Андреем Битовым, с Фазилем Искандером. Абхаз по происхождению, он так владеет русским языком, как мало кто из тех, кто рожден в стихии этого языка.

Русский — язык международного общения, но мы заметно сдали свои позиции. Существует Институт Гете, Британский Совет, Институт Сервантеса, французская программа «Пушкин», стимулирующая переводы французской литературы. Каждая страна заботится о пропаганде своей культуры, своего языка. Я, будучи президентом общества по культурным и деловым связям с Польшей, хорошо знаю ситуацию там. После всех европейских передряг было некоторое охлаждение к языку, поляки бросились учить французский, английский, а сейчас увеличивается число желающих поступить на курсы русского языка, знать его, потому что научной и профессиональной литературы на русском языке достаточно много. Интерес к русскому повысился, что отрадно. Но мы сами еще не столь активны. И на агрессию надо отвечать агрессией: на вторжение новояза и техницизмов, нужно отвечать агрессией. Но не топорно, не переводить буквально иностранные слова на русский, это звучит наивно. Без чего язык не может обойтись, что в него входит прочно и становится языковой нормой, то и должно оставаться.

Русской культуре присуще великое свойство, которое Достоевский в своей знаменитой речи о Пушкине назвал всемирной отзывчивостью. Россия в силу своего евразийского положения, расположения на перекрестке всех дорог — гигантский котёл, в котором все переваривалось, усваивалось и приобретало национальный характер. Мы брали все лучшее. Пушкин, никогда не бывавший за границей, великолепно знал английскую, французскую, итальянскую, немецкую литературу и культуру, обладал потрясающим даром проникновения в национальную психологию. Кто мог написать так написать Дон Жуана? Только гений. Абсолютный. Но он тоже очень долгое время оставался пленником своего языка.

Мы должны гордиться, что родились в стране Пушкина и Глинки, Толстого и Чайковского. Предки так постарались, такое воздвигли здание культуры, что никакие катаклизмы социальные или экономические не способны его потрясти. Могут быть трещины, где-то штукатурка обвалится, где-то надо подкрасить, но в целом здание выстояло. И я остаюсь сдержанным оптимистом